«Маленько»… Катя вынула из сумочки пузырёк итальянских духов, капнула на палец, нанесла у крылышек носа, чтобы не думать про колорадских жуков.

Телятник чернел посреди поля, покрытого пышным девственным снегом, посыпанного алмазной пыльцой. «Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце…»

Не то, что тропки, намёка на человеческий след нет. Туда ли приехали? «Туда, туда», – бормотала смущённо Ираида. Катя натянула поверх торбасов спортивные брюки и храбро, проваливаясь, где по колено, а где и выше, первой побрела к телятнику. В четыре ноги отгребли снег от болтающейся на одной петле дощатой двери.

Внутри оказалось холоднее, чем на улице: там хоть солнышко светит. Между досок крыши морозно синело небо. Стены щелястые – кулак пролезет, толсто заросли изнутри сухим снегом.

В морозной полутьме ни звука, ни шевеления. Катя, прижав варежку ко рту, стояла среди телячьего кладбища. Холмиками возвышались выбеленные морозом трупики. Торчали обтянутые кожей хребты, рёбра, судорожно вытянутые мосластые ноги: в чёрных пятнах, с признаками гангрены. Катя нагнулась, заглянула в мороженые мутные глаза мёртвого телёнка. Лиловые, как колокольчики на летнем лугу, где они паслись и играли под тёплым солнышком…

Страшно подумать, какие муки пережили маленькие живые тёплые существа, постепенно превращаясь в насквозь мороженую плоть. Не кормленные, не поенные, трясущиеся в ознобе неделю: семь праздничных нескончаемых сорокаградусных декабрьских ночей и дней. Разделённые перегородками, не могущие даже прижаться друг к дружке, чтоб хоть чуточку согреться. Все новогодние праздники, когда Катя в тепле ухарски опрокидывала в рот шампанское и лихо отплясывала в гостях, у себя дома, в Доме журналиста, в ресторане, ещё где-то – всё это время малыши стояли здесь…

В углу взмыкнуло, застонало живое. Обессиленная тёлочка пыталась встать, слабо кидала ногами, но даже голову не могла удержать. Голова на тощей шее напоминала кошачью, со светящимися в темноте огромными глазами, с жутко, жёстко торчащими белыми, заиндевелыми усами.

– Зарплату не платят, полгода копейки в глаза не видели, – Ираида размахивала руками, с видом опытного экскурсовода. – Колхозники не люди, за бесплатно работать? Телёнков жалко, я – по домам, а мне в рыло кукишами тычут. Тебе, говорят, телёнков жалко, а нам наших ребятёнков жальче. А тут – праздники. А тут – зима продыху не даёт, в жисть такую вторую не помню. Когда же кончатся холода, а? Второй месяц под минус сорок держится, едрит их… – Ираида смачно выразила своё мнение по поводу морозов. – Силос в яме замёрз насквозь. Потыкали вилами да ушли. Речка промёрзла до дна.

– Силос из года в год промерзает. Это не отговорка, – заметила Катя. – Пьют?

– Чего?

– Праздники-то, говорите. Пьют скотники, доярки?

– Ну, уж и пьют. Не больше, чем в городе. – Ираида кокетливо отмахнулась. От неё самой припахивало бражкой.

– Кто у вас отвечает за телят?

– Ну… Галька Арефьева и отвечает.

Катя вспомнила дохнувшую смертью женщину у магазина и содрогнулась: вот в чьей власти находились доверчивые тёлочки с лиловыми глазами-колокольчиками.

…– Мужиков созвали, – продолжала словоохотливая Ираида. – Пообещали с каждой тёлочки ножки и хвосты на студень, к Рождеству-то разговеться. Какая ещё дышит – тут же свежевали. Некоторые так в лёд вмёрзли, матушки, – с кожей, с мясом отдирали. Теля ревут, мы, бабы, ревём. Страсти, не приведи господи!

– Мамочка! – Позади стояла Ксюшка, глазёнки в пол-лица. Идиоту Косте хватило ума привести сюда ребёнка. – Мамочка! Там мёртвые телёночки! У них шёрстка дыбом стоит, и на щёчках слёзки замёрзли. У всех! – у Ксюшки самой на ресницах наливалась слезища.

Слеза ребёнка стоит мира, будь то ребёнок человеческий или коровий. За слезинку дочери Кате хотелось идти и убивать виновных – тех, кто устроил массовое бессмысленное и равнодушное убийство телят. Всю последующую неделю она фурией носилась по всевозможным кабинетам. Районная администрация от происшедшего сразу отреклась:

– У хозяйства «Ольшанка» есть собственник. По закону мы не имеем права вмешиваться в его дела.

Собственник – молодой бизнесмен Безденежных (фамилия прямо из раннего Чехова). Его телефоны отключены, на SMS-ки не отвечает. Чует кошка, чьё мясо съела. Катя настрочила большое заявление в прокуратуру, с приложением фотографий. Уголовных статей на Безденежных найдётся хоть отбавляй: невыплаченные банковские кредиты, полугодовая задержка зарплаты работникам, жестокое отношение к животным…

Прокуратура располагалась недалеко от гостиницы, где, по слухам, мог остановиться бизнесмен. Катя забежала туда. Безденежных в гостинице не оказалось. Зато в холле на бархатном угловом диванчике, за жирной пальмой, прятались и целовались, как сбежавшие с урока школьники, председатель-миллионер и хорошенькая агрономша из управления.

Катя совершенно невежливо вклинилась между парочкой, хватала малознакомых, в общем, людей за руки. Жарко, точно продолжая давно начатый спор, клеймила оскотинившегося бизнесмена Безденежных. Не желала замечать, что у любовников совсем иные мысли и цели на ближайшие часы.

Агрономша сразу заскучала и отговорилась желанием посетить дамский кабинет.

– Знаю я этого Безденежных. Хороший паренёк, но – дрябловат. Жаль, быстро заклевали, – председатель нетерпеливо поглядывал в сторону портье, не спеша оформлявшего номер. – Отговаривал я его связываться с этой Ольшанкой. Идеалист хренов, навозу не нюхал… Начал бойко. Купил в кредит молокопровод, транспортёр, итальянский охладитель, разжился сортовыми семенами. На племенное стадо замахнулся, а там нетель по полста тысяч идёт. А цены на молоко рухнули (переработчики сговорились), а молокопровод свои же мужички разобрали и пропили, а озимые вымерзли, а банк в одностороннем порядке процент поднял…

– Ну, хорошо, – Катя не могла так сразу расстаться с острой неприязнью к «хозяйчику», как она про себя окрестила Безденежных. – Ну, пускай. Но он что, осенью не знал, что телятник дырявый, что кормить нечем и некому, что телята об-ре-че-ны?! Не можешь сам – продай тем, у кого больше толку…

– Да он бы рад, бедняга, а где покупателей найдёшь?! – Председатель заразился Катиным отчаянием. – Дураков нет! Кому нужно хозяйство, где долгов больше, чем имущества?

– Тогда… уж забил бы их, что ли. Чтоб не мучились. Неделю вымораживать живых, маленьких… Садизм какой.

– А это уж не его на то воля. План, цифры, отчётность – знаешь такие слова? Нашу область на всю Россию похвалили: поголовье сохраняется, молодняк приумножается. Ивкину орден вручили. Во всеуслышание наше сельское хозяйство в пример другим регионам привели. Так что негласный приказ: до Нового года – ни-ни. Не то что под нож – чтобы единый волос ни с теля, ни с коровы не упал. С живого или помершего мучительной смертью – неважно.

– Так значит, главный виновный…

Председатель в ответ молча выразительно показал пальцем вверх, в потолок. Затем перевернул крупный указательный палец и указал вниз. И тем же пальцем покрутил у своего, а затем, не церемонясь, у Катиного виска.