Для снятия драматичной социальной напряженности и устранения ловушек, порожденных сменой режима, требовались креативный интеллект, воплощенный в эффективных политических программах, сотрудничество различных отраслей управления и серьезная решимость. Все это отсутствовало. Правительственный аппарат оказался неспособным разработать комплексные, многофакторные программы и осуществить их, преодолев межотраслевые барьеры.

Находясь в плену у собственной истории, социалисты в большинстве случаев обращались к патерналистским решениям в области социальной поддержки, что постоянно увеличивало расходы сферы социального снабжения, а тем самым и бюджета, но при этом не могло вырвать людей из безнадежного положения и дать им какие-либо перспективы. Находясь в плену у собственной идеологии, либералы, защищавшие рыночные механизмы от государственного вмешательства и подчеркивавшие ответственность людей за свои решения, казались равнодушными к бесперспективным жизненным ситуациям, ответственность за которые не может быть целиком возложена на индивидуума. С истощением источников раздачи бюджетных средств и в отсутствие долгосрочных политических программ, позволяющих выйти из тупиковых ситуаций, находящиеся в безнадежном положении люди буквально вынуждены были возложить надежду на появление мессии с твердой рукой. Требуя от людей рационального, «осмотрительного» хозяйствования, правительство не создало необходимой для этого предсказуемой, стабильной макросреды. Можно критиковать инстинкты граждан, побуждающие их к самооправданию, уходу от ответственности и поискам козлов отпущения, но нельзя, ссылаясь на это, снять с правительства ответственность за то, что толкало граждан в сторону правых и даже правых радикалов наряду с популизмом, сделанным партией «Фидес» центральным элементом политики.

Коалиция социалистов и либералов до самого конца носила на себе печать вынужденного брака: либералы вышли из антикоммунистического диссидентского движения, в то время как социалисты входили в реформистскую партию – преемницу бывших коммунистов. Их коалиция сосредоточилась не на том, что и как они хотят совместно сделать, а на том, каким устремлениям партнера они хотят помешать. Их совместные усилия ограничивались в основном сохранением системы институтов либеральной демократии, созданной в ходе смены режима. Различия в социализации, системе ценностей и отношении к миру воспрепятствовали осуществлению совместной, последовательной социально-политической программы, поэтому эти партии и их сторонники чувствовали коалицию действительно своей только перед лицом правых. Постоянно возвращающаяся напряженность, выражавшаяся в жалобах типа «Опять хвост виляет собакой», то есть более слабый коалиционный партнер, либеральный ССД, диктует волю партнеру, или в, как правило, обоснованных испуганных коментариях типа «Что же опять делают эти социалисты», эмоциональные проявления, раздражавшие обе стороны, свидетельствовали о желании обеспечить во всем спектре деятельности правительства преобладание либо либеральных, либо коренившихся в традициях режима Кадара ценностей. В этой борьбе коалиционные партии растратили энергию друг друга. Их публичная коммуникация, предназначенная собственным сторонникам, превратила коалиционное сотрудничество в транслируемое телекамерами правительственное реалити-шоу. Коалиция и перспективы ее распада, а также постоянные внутренние споры в обеих партиях сделали удручающе зримой фрустрированную, полную нерешительности, бесперспективную жизнь участников коалиции.

Правительственный аппарат просто не находил места в этой коалиции противоречивых ценностей и амбиций.

Результатом начавшейся с середины 60-х гг. консолидации мягкой коммунистической диктатуры было то, что бюрократическо-управленческая деятельность работников отраслевого управления находилась на хорошем уровне в сравнении с другими странами Восточной Европы. Отраслевое управление как одна из важнейших областей социального роста давала возможность карьеры талантливым людям, примирившимся с идеологическими ограничениями коммунистического режима. Справедливая критика бюрократии той эпохи относилась скорее к режиму, чем к способностям служащих бюрократического аппарата. Не случайно, что в возвращении социалистов в 1994 г., помимо ностальгии по хлебу ценой 3,60 форинта, большую роль играла надежда избирателей на то, что «профессионализм снова придет к власти»[17].

Смена режима открывала возможность следовать примеру западных демократий и в том отношении, что в случае смены правительства аппарат отраслевого управления почти не трогали. Однако с распространением политической паранойи мы постепенно отдалились от этой модели, и в конце концов иногда обезглавливание отраслевых аппаратов происходило даже при смене министров внутри одного правительственного цикла. Сокращение государственного аппарата было самой легкой мишенью для следовавших друг за другом рестрикционных мер. Параллельно с волнами сокращений и увеличением числа политических назначенцев к середине первого десятилетия 2000-х гг. управленческий аппарат подвергся сильной контрселекции. А так называемые модели карьеры государственных служащих были лишь эвфемизмами, маскировавшими стремление новой власти обеспечить позиции своих кадров после удаления экспертов предыдущего правительства и принудить аппарат к безусловному повиновению. Ситуация осложнялась тем, что, если до 1989 г., во время ограничительной государственной монополии во всех сферах, отраслевое управление и связанные с ним зоны (например, элитные научные организации, околоправительственные учреждения) притягивали к себе таланты, то в настоящее время молодежь имеет возможность выбирать из множества независимых от государственного управления, больше того, от страны карьерных возможностей. В результате повторяющихся чисток и сокращений, легитимированных полномочиями, полученными от избирателей, отраслевое управление скатывалось на все более низкий уровень. Более того, все более тяжелым карам подвергались даже специалисты, державшиеся вдали от политики, хотя тогда, как правило, не увольняли, а просто понижали в должности.

На этот трудноконтролируемый процесс, порождаемый властным инстинктом, накладывались повторявшиеся раз в четыре года радикальные реорганизации и такие единичые катастрофы, как удаление в 2006 г. министерских административных госсекретарей из структуры государственного управления. Данной мерой премьер-министр-социалист, который отмел серьезные возражения, исходившие даже из правящих партий, парализовал, больше того, обезглавил отраслевое управление ради однодневного коммуникационного эффекта. Место административных госсекретарей, выступавших в роли серых кардиналов, заняли неприметные политические госсекретари, не обладавшие административным опытом и профессиональными знаниями первых. От этого удара государственное управление так и не оправилось.