– Хрустальный шар? – спросил художник не без скепсиса.

– Можно сказать и так, – с улыбкой ответил Адам. – Я вам сейчас все объясню, а вы сами решите, хотите ли это продолжать.

Он снял с каминной полки один из двух серебряных подсвечников, стоявших по сторонам от небольшой картины со сценой охоты, наклонившись, зажег от огня длинную каминную спичку и уже от нее зажег свечу. Потом поставил подсвечник точно в центре столика перед Перегрином. Тот наблюдал за всеми этими действиями со смешанным чувством завороженного восторга и легкой неуверенности. Казалось, в мерцающем огне свечи замысловатая инкрустация на столешнице излучала внутреннее сияние.

– Ну вот, – произнес Адам, вернувшись на свое место, – как вам, возможно, известно, ключи к большинству психических отклонений лежат глубоко в подсознании человека. Для того чтобы добраться туда, нам надо сначала отключить активную часть сознания. Разумеется, этого можно достичь химическими средствами, однако все они имеют побочные эффекты. И потом, вы же сами сказали, что от лекарств ваша проблема лишь обостряется. Поэтому я предлагаю вам – я вообще предпочитаю этот метод – использовать способ медитации, который с успехом применяли в прошлом. Один из способов, которыми подсознание охраняет свои секреты, – это проецирование страха в активную часть сознания. Я хочу заставить вас расслабиться и посмотреть, сумеем ли мы обойти этот страх и добраться до того, что вас беспокоит.

– Но я и так знаю, что меня беспокоит, – проговорил Перегрин. – Я вижу то, что не должен видеть!

– Почему бы вам, хотя бы из уважения ко мне, не сделать вид, будто я знаю, что делаю? – мягко сказал Адам. – Я понимаю, что вы сейчас – сплошной комок нервов, и я понимаю почему, но мы ничего не добьемся, если вы не позволите мне помочь вам.

Упрек возымел действие. Перегрин не без опаски покосился на Адама из-под очков и вздохнул.

– Простите меня, – пробормотал он. – Так что вы хотите делать?

– Во-первых, – так же спокойно продолжал Адам, – я хочу, чтобы вы взяли поплавок в руки так, чтобы видеть через него пламя свечи.

– Ладно. – Перегрин повертел шар в руках, глядя на него под разным углом. – Может, мне лучше снять очки? – спросил он.

– Можете, если так вам удобнее. Вы хорошо видите без них?

– Ну, на таком расстоянии достаточно. Это имеет какое-то значение для эксперимента?

– Не особенно.

– Тогда я лучше их оставлю. – Он вдруг подозрительно покосился на Адама. – Уж не гипнотизировать ли вы меня собрались?

– Вот видите, вы знаете все мои приемы, – улыбнулся Адам, откидываясь на спинку кресла. – Вам нечего бояться. Это совсем не то, что Свенгали или граф Дракула, лишавшие своих жертв воли к сопротивлению. Обещаю вам, что вы все время будете сохранять контроль за ситуацией.

Это обещание вызвало требуемую улыбку, пусть и слегка натянутую. Перегрин послушно устремил взгляд на поплавок, а через него – на огонь. Слегка искаженное кривизной стекла пламя, казалось, жило собственной жизнью, превращаясь в причудливые пляшущие фигуры.

Мало-помалу негромкий голос Адама заставил художника расслабиться. Вглядываясь в пляшущий огонь, Перегрин словно купался в его теплом, живом сиянии, заполнявшем все поле зрения. Нарастающий свет словно проникал во все поры его тела и делал его невесомым. Почему-то это казалось совсем не странным, а, напротив, неожиданно знакомым, даже приятным.

Перегрин зажмурился, пытаясь вспомнить, где и когда он так чувствовал себя прежде. Все время он продолжал слышать глубокий, звучный голос Адама Синклера. Слова были ясны, но доносились до него словно издалека.

– Вот так… Продолжайте так же, можете закрыть глаза. Расслабьтесь и плывите. Вам нечего бояться. Вы в полной безопасности. Просто расслабьтесь. Расслабьтесь…

Постепенно с лица молодого художника исчезли последние признаки напряжения. Дыхание его выровнялось, как у засыпающего. Адам на несколько секунд замолчал, но Перегрин только вздохнул и устроился в кресле поудобнее.

– Очень хорошо, – мягко заметил Адам. – Вы меня ясно слышите?

– Да, – ответил тот чуть слышно.

– Отлично. – Голос Адама оставался негромким, успокаивающим. – Вы сейчас полностью осознаете происходящее; вам просто не хочется обращать внимание на посторонние вещи. Вы расслаблены и умиротворены. Теперь я отойду взять одну вещь. Когда я вернусь, я попрошу вас сделать для меня нечто несложное – вы вполне в состоянии сделать это. Вы согласны?

– Да.

Адам отошел к столу в противоположном конце комнаты и вернулся, держа в руках карандаш и чистый блокнот. Перегрин сидел так же, как Адам его оставил: спокойно, неподвижно, зажмурившись.

– Вы все делаете замечательно, – заверил его Адам все тем же тихим голосом. – Поплавок уже помог нам, поэтому я выну его из ваших рук. – Он взял поплавок и положил его на стол. – Вместо него я дам вам карандаш и бумагу. Я хочу, чтобы вы несколько раз глубоко вздохнули, – это избавит вас от остатков напряжения. Потом, когда вы будете готовы, я хочу, чтобы вы открыли глаза и посмотрели на меня – и обычным, и своим внутренним зрением – и нарисовали то, что вы увидели. Вы меня поняли?

Перегрин согласно кивнул и вздохнул несколько раз, его опущенные веки затрепетали. Адам тихо сел на место и принялся ждать, закинув ногу на ногу. Когда художник открыл глаза, взгляд его больше не был затравленным, но светился внутренним сиянием – так разгорается только что заправленная лампа.

Адам не двигался и не говорил ни слова, лишь смотрел на то, как быстро меняется выражение лица Перегрина. Пошарив руками по столу, художник взял карандаш и блокнот и начал набрасывать что-то на бумаге, почти не сводя взгляда с Адама. Порисовав с минуту, он нахмурился и принялся лихорадочно стирать нарисованное ластиком, потом начал рисовать снова. Когда он в смятении стер второй набросок и начал третий, Адам тихо поднялся и положил одну руку ему на плечо, а второй мягко останавливающе коснулся его лба.

– Закройте глаза и успокойтесь, Перегрин, – прошептал он. – Расслабьтесь и забудьте о рисунке. Похоже, задача оказалась сложнее, чем я предполагал. Расслабьтесь и отдохните несколько минут, а я пока посмотрю, что вы нарисовали.

К счастью, ластик не до конца уничтожил следы набросков. Последний из них изображал узкое, бородатое лицо с глубоко посаженными глазами и патрицианским носом над резко очерченным, чувственным ртом. Человек на наброске был одет в стальную кольчугу и остроконечный шлем, какие носили в конце тринадцатого века. На плаще, наброшенном поверх кольчуги, явственно различался восьмиконечный крест Ордена Тамплиеров.

Адам прикусил губу, осознав, что разглядел Перегрин, – эхо давнего прошлого, подробности которого доступны были только самому Адаму, да и то лишь в состоянии глубокого транса, когда их не заглушало бодрствующее сознание. Как психиатр, он предпочитал считать эту “глубокую память” порождением своей психики, трюками сознания, которое пытается справиться с действительностью, обращаясь к фантазиям на тему прошлого, а не к холодным, жестоким реалиям настоящего. Другая, мистически настроенная часть натуры Адама все же верила в то, что это не фантазии, но объяснить он это пока не мог.