Эллочка даже копировать файлы перестала.

– Хочешь, чтобы утвердили редактором и дали нормальные бабки, работай над своим имиджем.

– А что с моим имиджем?

– А то! Выглядишь ты несолидно. Что ты в зеленом пиджаке ходишь?

– Мне от родственников ткань бесплатно досталась давно еще, в школе, ну и сшили пиджак, тетя сшила... – начала оправдываться Эллочка. – Он мне по фигуре!

– В натуре по фигуре! Только бизнес-леди зеленые пиджаки не носят. И потом, как ты ходишь? Что за мечтательные прогулки по коридорам? Деловая женщина должна ходить стремительно, с решимостью на лице, будто дела у нее глобальные. Даже когда она в туалет идет. Всему-то тебя учить надо! А мечтать у себя в кабинете можешь. Села и мечтай! О ком, кстати, мечтаешь-то, а?

– В смысле?

– С Бубновым познакомилась? Видела я, как вы лихо на профсоюзной «Волге» в неизвестном направлении укатывали...

– Мы... это, – растерялась Эллочка, – просто на конференцию ездили...

– С Профсоюзником «просто» никуда не ездят. Нравится он тебе? Что ты про него думаешь?

– Да ничего особенного. – Эллочка и правда о нем особенно-то и не думала.

– А как там Пупкин – не проявляется в истинном свете?

– Да нет, не проявляется.

– Надо все брать в свои руки, все! – Маринка нервно забегала по кабинету. – Что он у себя в фотолаборатории делает? Элка, решено, ты должна попасть к нему туда и все узнать. Мне пришла гениальная идея! – И Маринка неожиданно пропела: – Наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка, иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка!

– Какая винтовка? То есть какая идея?

– Все гениальное просто. Ты выслеживаешь его у фотолаборатории и, когда он туда входит или выходит, резво проскакиваешь внутрь. Сечешь? И видишь в натуре все его тайны. Пойду обдумаю план. Выше голову, госпожа редактор!

– Хорошо... – промямлила Эллочка, у которой голова уже давно шла кругом.

Стоило Маринке скрыться, как в дверь бочком пропихнулся Пупкин. Эллочка даже на кресле подпрыгнула от неожиданности, и душа ее ушла в пятки.

– Элла Геннадьевна, я это... Слышал, вы теперь редактор? Я того, поздравить пришел. Будут у вас какие-нибудь пожелания?

Эллочка растерялась:

– Да я это... не знаю, может, и.о. пока... Спасибо, конечно. Все хорошо, Василий Егорович, пока ничего не нужно... Вы в цех наведывайтесь постоянно и фотографируйте ход работ по белорусскому заказу...

– Хорошо, хорошо... Ну, я пойду тогда... Ладно... – И Пупкин пошел было, но его огромная бесформенная сумка предательски расстегнулась, и из нее на пол высыпалось ее содержимое: футляры и металлические трубки, ручки и карандаши, какие-то газетные вырезки и документы и, конечно же, кипа черно-белых и цветных фотографий. Пупкин тут же побледнел и принялся быстро все это хватать и неловко засовывать обратно.

Эллочка стояла замерев: никогда она еще не была так близка к разгадке тайны Пупкина, как сейчас.

Пупкин вспотел, покраснел весь, но неожиданно шустро для его неуклюжести засунул все обратно и сбежал. Сбежал, вылетел пулей, как и не было. Хлоп! – и растаял в воздухе.

Эллочка страшно расстроилась. Но тут ее внимание привлек какой-то яркий пакетик под редакторским столом... Эллочка, задрожав от возбуждения, полезла под стол. В пакете из-под фотобумаги были фотографии: сердце Эллочки бешено колотилось. Эллочка уже стала было вытаскивать их, облизываясь и изнемогая, как сверху раздалось:

– У вас аппетитная попка!

Эллочка с испугу резко выпрямилась и впечаталась головой в столешницу. Над ней возвышался Профсоюзник и наслаждался представившимся ему видом. Эллочка кое-как выскочила из-под стола и одернула юбку:

– Стучаться надо!

– А я стучался! Сначала, правда, меня чуть Пупкин не убил дверью... Что это от вас, Элла Геннадьевна, выскакивают красные потные мужчины?

– Какие потные мужчины! – озверела Эллочка; пачка с фотографиями жгла ей руки, а при Бубнове смотреть их не хотелось. – Выйдите вон с вашими пошлыми предположениями! Сию минуту!

– Да я вас поздравить пришел...

– Вон!

– Слушаюсь и повинуюсь, – и Профсоюзник неожиданно легко убрался.

Эллочка тут же вытряхнула на стол все содержимое конверта, но фотографии тут же, прямо у нее на глазах, превратились просто в пачку черной бумаги.

Все случилось именно так, как предсказывала Маринка. В смысле зарплаты. Приказ вышел – «назначить и.о. редактора газеты „Корпоративная правда“, и Анна Иосифовна Гольденберг действительно по-матерински приобняла Эллочку, заглянула ей в глазки, похлопала по плечику и поставила в бумажке: „Добавить двадцать процентов от зарплаты редактора“. Эллочка встала на дыбки. Аннушка укоризненно покачала головой:

– Ну-ну, девочка, моя дочка окончила мединститут с красным дипломом и работает врачом за пять тысяч. И живет ведь. А ты – молодая, бездетная, и хочешь настолько больше получать?

– А зарплату что, за наличие детей платят? – не сдержалась Эллочка.

Но Аннушка посмотрела на нее ласково, как на убогую:

– Не нравится – иди обратно в школу. Но, думаю, тебе нравится.

Эллочка про себя чертыхнулась.

Если школа, несмотря на колоссальную инерцию учительниц-пенсионерок, все-таки потихоньку семенила почти в ногу со временем – была вынуждена это делать под влиянием продвинутых старшеклассников, родителей, министерства, где чудом появилось несколько молодых энергичных управленцев, – то завод на поверку оказался территорией полнейшей совковости. Работягам и лентяям здесь платили одинаково. Рабочий с золотыми руками, сам налаживающий свой допотопный станок и выдающий на нем изделия высочайшего качества, соизмеримого с западными суперточными машинами, получал столько же, сколько алкоголик-матерщинник за соседним станком, отправляющий в брак каждое второе изделие. Каждый второй – бездарь, названный по-новому менеджером, даже не знал, как это слово переводится с английского и что в точности означает, и тоже получал свою зарплату. В кабинетах руководителей через одного висели портреты Ленина – о чем с этими людьми можно было говорить?

А скупка акций шла полным ходом. Кто-то позарился на копейки и продал акции добровольно, чтобы скорее все пропить на радостях. Кто-то продал, не веря, что дивиденды когда-нибудь наконец начнут выплачивать, а тут – хоть какие-то деньги. Кто-то – по привычке: надо продать – значит, надо. С теми, кто поумнее, заговорили по-другому. В цехах, конструкторских и технологических бюро, в отделах и подразделениях с людьми была «проведена работа», в ходе которой всем дали понять, что тот, кто не продаст акции, будет уволен. По заводу даже пошел шепоток, что в каком-то цехе на самом деле уволили какого-то рабочего, который подбивал бригаду не продавать акции, а ждать, когда «эти гады сами на коленях приползут», чтобы «бросить им в рожу их бумажки». А начальника конструкторского бюро, затребовавшего документы акционерного общества, чтобы узнать, можно ли насильно заставить человека продать акции, понизили до простого технолога. Кого конкретно уволили или понизили и было ли это взаправду, никто не знал.