Я подумал, что и впрямь надо сматываться, но какое-то нелепое упрямство заставило меня остаться.

«Козелок» остановился возле нас, и из машины выбрался грузный седой капитан в форменной куртке из кожзаменителя.

Все мы, не сговариваясь, посмотрели на его руки и все одновременно выдохнули, увидев, что в этих руках нет дубинки.

— Что случилось, граждане? — спросил капитан, приложив руку к фуражке.

— Господи, вы что, нормальный милиционер? — не поверила женщина.

И тут ее словно прорвало… Она минут десять рассказывала, как они с мужем вышли на улицу, за продуктами, а тут ОМОН, который бил всех без разбора — и тех, кто против правительства, и тех, кто просто вышел в магазин, чтобы купить молока, яиц, сосисок — все дорожает, поэтому хотели запастись сразу дня на три, а ОМОН — это же просто звери какие-то, есть ли у них матери, так людей бить, и ведь не просто били — портмоне у Жорочки отобрали, телефон сотовый, даже продукты унесли…

— Это не питерский ОМОН был, — извиняющимся тоном перебил ее капитан и присел рядом с мужиком.

Мужчина открыл глаза и, еле ворочая разбитой челюстью, с ненавистью произнес:

— А мне похрен — питерский.непитерский! Сволочи вы все. Холуи. Фашисты. Морду и ногу залечу и пойду на демонстрацию. Раньше не ходил. Теперь буду. Потому что вы суки. Убить вас мало.

Потом он заплакал от боли, но больше, по-моему, от ненависти. Он даже зажмурился — так противно было ему видеть милицейскую форму.

Капитан привстал и повернулся к машине:

— Семен, помоги!

Из «козла» вылез водитель, наблюдавший за беседой в окно. Капитан просунул свои руки под совершенно мокрые брюки и пиджак мужчины и неожиданно легко встал с ним на ноги.

Водитель засуетился, открывая заднюю дверь, и некоторое время они устраивали там пострадавшего, пытаясь разместить его на двух тесных сиденьях так, чтобы сломанная нога лежала, а не свисала.

Женщина суетливо забегала рядом, но оказалось, что для нее места в «козелке» нет.

— В «обезьянник» садитесь,— предложил капитан, но она не поняла, и ему пришлось самому открывать решетчатую дверь сзади и подсаживать женщину.

Потом «козелок» грозно взревел двигателем, но поехал по улице очень медленно и аккуратно.

Я проводил его взглядом и пошел в дом, поймав себя на том, что опять грызу ногти, как истеричная барышня…

В регистратуре я первым делом бросился к телевизору, но там всюду шли ток-шоу или какие-то сериалы. Новостей не было, и я позвонил домой.

Ленка включила телефон, но ответила не сразу — она укладывала Лизку, а та капризничала и требовала мультик. Перед дневным сном никаких мультиков вредной девчонке не полагалось, и она это отлично знала, но все равно канючила.

У гопников это называется — «пробивать». Ты давишь просто для того, чтобы узнать, насколько можно подвинуть ограничивающих твои аппетиты людей.

Я услышал в трубке, как Ленка не удержалась и рявкнула на Лизку, и та зашлась в горьком плаче.

Наконец Ленка вышла из спальни и раздраженным голосом спросила:

— Ну, чего тебе ?..

Мне тут же захотелось отключиться, но я сдержался и вежливо спросил:

— Как ваши дела? А то у нас тут демонстрации какие-то ходят.

— У меня тоже сейчас была демонстрация. Лизка характер демонстрирует, — уже спокойнее ответила Ленка, и я осторожно повторил вопрос:

— А как у вас во дворе, спокойно?

— Да что в нашем дворе может случиться? — удивилась Ленка, и я услышал, как она прошла к окну.— Да все нормально, машины ездят, люди ходят… Вон, Андрей Петрович с четвертого этажа семейство с дачи привез.

Я успокоился. Если чиновник городской администрации не дергается, значит, и впрямь всё в городе под контролем. А отдельные инциденты всегда возможны.

Потом Ленка неожиданно тепло попросила меня не задерживаться, возвращаясь с дежурства.

— Ночью мне было очень грустно, — призналась она. — А еще звонила тетка из Таллина, говорит, у них опять машину сожгли. Прямо под окнами, представляешь? И еще полночи орали «чемодан-вокзал-Россия». Полиция к ним ехала четыре часа, а страховой комиссар вообще не приехал…

Мне эта новость очень не понравилась — перспектива приютить в нашей «хрущевке» еще и эстонских родственников жены убивала наповал. Тут самим места мало, а Лизка подрастет — совсем худо станет…

Поэтому я быстро попрощался, а потом долго глазел в окно, пытаясь хоть там увидеть что-нибудь радостное и позитивное. Впрочем, та часть улицы, что была видна из регистратуры, казалась совершенно пустой. С точки зрения охранника, это было позитивно.

Я вернулся к своему лежбищу и обвел взглядом всю регистратуру, не фиксируясь на бормочущем очередной сериал телевизоре.

Скучно тут, вот что! Впредь на дежурства надо будет брать книжки из тех, что ни за что не станешь читать дома.

В моем личном списке Культурной Укоризны таких произведений было не меньше сотни — всё, что успели написать классики вроде Диккенса, Гюго или какого-нибудь Достоевского. А ведь у Ленки упомянутые граждане числились в любимых писателях, и под них у нас в квартире был отведен специальный шкаф на самом почетном месте — в гостиной, возле телевизора. Сначала я думал, что это дешевые понты типичной выпускницы филфака университета, но потом поверил, что речь идет об искренней любви, недоступной таким неотесанным субъектам, как я. Ленка ведь классиков не просто читала — она использовала цитаты из них так часто, как не пользуют гороскопы телевизионные курицы, когда кудахчут об эпидемии птичьего гриппа…

Повалявшись на своих стульях с полчасика, я опять услышал пару подозрительных скрипов над головой и подумал о том, как было бы здорово прочесать дом хотя бы вдвоем, а еще лучше — втроем.

Ведь у моих товарищей есть оружие, которым они имеют право пользоваться. К примеру, Валерке дежурить будет не в пример легче — у него есть табельный пистолет, из которого он сможет законно пристрелить сколько угодно наркоманов. У Палыча тоже есть казенный «Макаров», а когда он окончательно уволится, у него появится «Иж» по лицензии частного охранника. А я, даже если разживусь каким-нибудь «стволом», должен буду потом уныло прятать трупы, как тот же самый наркоман после «мокрого дела». И какая тогда между мной и наркоманом разница, хотел бы я знать?

Дремотную вязкость какого-то сериала вдруг пробила заставка новостей, и я сделал звук погромче. На экране появился напомаженный в разных местах диктор и, гордый собой, сказал:

— Уважаемые телезрители. Сейчас перед вами выступит президент Российской Федерации.

Угодливая улыбка диктора тянулась с минуту, но потом у него, видимо, онемела челюсть, и он начал массировать ее одной рукой. Вторая делала какие-то загадочные пассы невидимому в кадре дежурному режиссеру.