После «прадедовских рецептов» были еще космическая и рисовая диеты, сыроедение, голодание, живая и мертвая вода и многое другое. Но, пожалуй, самым серьезным увлечением четы Огурцовых до их обращения в православие было увлечение уринотерапией.

Как-то я зашла за Анжелкой, и стоило мне только переступить порог квартиры Огурцовых, как я почувствовала себя крайне нехорошо: в горле заклокотало, в носу защекотало, я начала чихать. По квартире распространялся удушливый, тошнотворный запах.

– Чем это так воняет? – забыв обо всех правилах приличия, спросила я.

– Мама упаривает урину, – пояснила Анжелка.

– Чего делает? – не поняла я.

– Чего-чего! Мочу упаривает!

– Манечка! Здравствуй! – поприветствовала меня Нина Геннадьевна. – Не обращай внимания на запах, это очень полезно.

Как можно было не обращать внимания на этот смрадный запах, я понять не могла.

– Что, и нюхать полезно? – спросила я и попыталась улыбнуться ради приличия, но то получилась зловещая улыбка Франкенштейна.

– И нюхать тоже, – подтвердила Нина Геннадьевна. Говорила она всю жизнь в нос, монотонно, растягивая слова – то ли от природы, то ли по причине хронического гайморита. – Все полезно. Эту золотую, солнечную, поистине божественную жидкость можно применять как угодно. Можно втирать в кожу, можно делать клизмы и очистить таким образом весь организм, можно пить и тем самым избежать злокачественных образований. Это – панацея. Урина помогает при любом заболевании. Она даже излечивает СПИД, не говоря о сифилисе!

Я жалась ближе к выходу и почти слилась со стеной.

– Сейчас, сейчас я тебе кое-что покажу, подожди, – сказала Нина Геннадьевна тоном радушной хозяйки и помчалась на кухню, в самый очаг вони.

– Анжелка, выпусти меня немедленно, или я вам тут все стены испорчу!

– Сейчас, только ресницы накрашу, и пойдем, – сказала она и ушла в комнату – мне показалось тогда, что они надо мной издеваются.

Тем более что на меня из кухни надвигалась Нина Геннадьевна с эмалированной кастрюлей в руках, из которой валил дым. Зловоние становилось все нестерпимее.

– Посмотри, – с воодушевлением воскликнула Анжелкина мать и ткнула мне прямо в нос посудину со смрадной коричневатой жидкостью, – механизм очень прост, и, заметь, ни копейки денег для того, чтобы быть совершенно здоровым человеком. Собираешь собственную урину и упариваешь ее на тихом огне. Пропорции я тебе напишу. Потом можешь пить ее, прикладывать к болячкам, в общем, делать с ней что хочешь.

После этих слов я наконец не выдержала и стала медленно сползать по стенке.

– Ты не обращай внимания на запах. Это у меня моча такая пока… Неочищенная. Скоро Иван придет, сделает мне клизму, урина как раз за это время подостынет, – радостно сказала Нина Геннадьевна и со счастливой улыбкой на устах скрылась в кухне.

Стало быть, Иван Петрович снова втянут в очередное увлечение жены и тоже ставит клизмы и пьет собственную мочу.

Эта последняя их страсть к уринотерапии длилась почти два года – до тех пор, пока они случайно не забрели в церковь, что недавно открылась неподалеку. Они зашли и… снова увлеклись. Просто с ума сошли.

Спустя неделю Нина Геннадьевна ходила повсюду в платке (Анжела говорила, что она его даже на ночь не снимает), уничтожила всю косметику, которая была у них в доме, напялила длинную юбку и стала называться «матушкой». А «батюшка» облачился в темный скромный костюм, и каждое воскресенье сопровождал ее в храм божий. Они даже диктофон прикупили и стояли на проповеди в двух шагах от священника – то ли для того, чтобы засветиться, то ли чтобы запись проповеди была качественнее.

Дошло дело и до первой исповеди, на которой священник категорически запретил Нине Геннадьевне употреблять мочу внутрь и пригрозил тем, что не допустит ее ко причастию. Таким образом, с уринотерапией было покончено.

Анжела пофыркала-пофыркала по поводу последнего родительского увлечения, думая поначалу, что и оно скоро минует их семейку, как страсть к народному целительству, индийским фильмам и йоге, но этого не происходило. В конце концов как-то постепенно Анжелка сначала стала меньше ругаться, потом и вовсе перестала и, что уж совсем не влезало ни в какие рамки, бросила курить. А уж после первого выдержанного ею Великого поста (после которого, кстати, она вельми потолстела и ее и без того округлые формы совсем растеклись, потому что весь пост она утоляла свой постоянный голод буханками хлеба) настолько возгордилась, что целый месяц с нами не общалась – мол, недостойны мы ее расположения. Через месяц она все-таки снизошла до наших скромных персон, но с Женькой с тех пор была на ножах.

За это время у нее появились какие-то новые знакомые, с которыми Анжелку связывали, как она сама говорила, «православные отношения». Я долго думала, что это значит – «православные отношения»? Я пыталась это как-то объяснить лексически, растолковать – даже в разных словарях копалась, но подобного фразеологического оборота не нашла и пришла к выводу, что таких отношений не существует в природе. Это мыльный пузырь. Просто Анжелка теперь избегала общения с нами, боясь запачкаться, – мы же не ходили в церковь каждое воскресенье и могли свернуть ее с пути истинного.

У Анжелкиных родителей тоже появилось много новых знакомых, с которыми их связывали эти самые «православные отношения», и еще одно незначительное увлечение – ведь без увлечений они не могли жить. Новое увлечение называлось «ремонт». Стоило им в первый раз отремонтировать кухню, как они немедленно взялись за коридор, комнату, поставили новый толчок в туалете (в унитазном бачке у них теперь всегда была голубая вода – Анжелкина мамаша специально для этой цели покупала в хозяйственном магазине заморские таблетки по 50 рублей за штуку) и снова вернулись к кухне, потому что обои, наклеенные год назад, уже не отвечали требованиям моды.

И вот когда в семье Огурцовых наконец-то все, казалось бы, утряслось, произошло самое страшное, что только может случиться у людей, которых связывают «православные отношения».

Наверное, самой большой Анжелкиной проблемой было то, что до двадцати девяти лет она оставалась девицей и всю дорогу нам завидовала, хотя явно этого не выражала. В то время как я развелась со своим третьим мужем, она все еще сидела в девках. И однажды что-то перевернулось в ее мозгах – не знаю точно как, но из православия она вдруг перепрыгнула к адвентистам Седьмого дня. Стала регулярно ходить на их субботние собрания, шляться по вечерам с гуманитарной помощью по братьям и сестрам во Христе, петь духовные песни под бренчание балалайки. Бросила работу в народном ансамбле, перешла в один из музыкальных адвентистских коллективов с незатейливым названием «Колокольчик» и теперь разъезжала по городам и весям, обращая заблудших овечек в «настоящую, истинную» веру. Родители были в шоке от того, что выкинула им на старости лет их такая с виду благочестивая дочь.

– Еретичка! – не уставала повторять Нина Геннадьевна, когда Анжелка в субботний вечер убегала на очередное собрание.