Единственная девица, к которой я питал чувства, была внучка хозяйки, на которую работала Мадлен. Ей было семнадцать, мне пятнадцать. Мы занялись любовью в большом бельевом шкафу на первом этаже. Мой первый раз. Не ее. Роза-Лина. Я по ней с ума сходил. Но родители у нее были слишком богатые, и она дала мне понять, что ничего у нас не получится: Понимаешь, моя семья никогда не согласится. Мне нужен мальчик из хорошей семьи. Нет, я не понимал. Мы же не в Индии. К какой касте я принадлежу? Разве я еще недостаточно страдал? Или это будет преследовать меня всю жизнь?

Она вышла замуж два года спустя, за мальчика из хорошей семьи. И они сделали двух детей из хорошей семьи. И приходили на семейные трапезы хорошей семьи, ради которых Мадлен из кожи вон лезла. Слишком она добрая, Мадлен. Просто добрая. Плохо оплачиваемая. Но ее хозяйка, мещанка до мозга костей, питала к нам слабость. Или жалость? Мадам Ришар разрешала Мадлен время от времени пользоваться старой ножной швейной машинкой. В любом случае она стояла без дела. А мне дозволялось прикасаться к клавишам пианино. Когда ее внучка брала частные уроки, я прятался за занавеской, впитывая музыку. А когда инструмент был свободен, перебирал клавиши. Так и приобщился. В обратном порядке. Я не учился играть, читая ноты, я выучил ноты, наигрывая то, что я слышал. А потом Роза-Лина бросила занятия. Они ей надоели. Не страшно, я уже знал сольфеджио. Я был независим. А мадам Ришар разочарована. Она купила мне несколько нотных сборников и усаживалась в кресло у пианино, чтобы послушать, как я играю. Особенно когда почуяла приближение смерти. Она все время просила меня сыграть Траурный марш Шопена. Мадам Ришар была сморщенной, как старое яблоко, которое забыли в погребе на полке, и оно подсохло, вместо того чтобы сгнить. В один прекрасный день она мне сказала: Когда меня не станет, мой сын продаст дом и вам придется съехать, но вы заберете с собой две вещи – швейную машинку и пианино, это написано в моем завещании. Я был вне себя от радости. Настоящий Плейель[11]. Она умерла через два месяца после того, как я обосновался в первой своей квартире, пройдя по конкурсу в жандармерию. Мадлен вместе со швейной машинкой вернулась в свою деревушку в долине Аспы, а я поставил пианино в новой квартире.

Почему она не звонит?

Хотя не исключено, что я ей просто не нужен и она уверена, что избавилась от меня этим своим исчезните. А может, всем заправляет тот кобель. Не Альберт. Тот совсем не кобель, а умная, тонкая собака. Нет, я имею в виду лыбящегося гиганта. Было бы мило с твоей стороны, если бы ты перестал крутиться вокруг моей подружки, – улыбка, – иначе я проломлю тебе череп.

Здоровенный тип. Съел наш пирог с яблоками, для которого она месила тесто, а ее острые соски проступали под майкой.

Пойду приму горячий душ.

Антуан с трудом унял гомерический хохот, когда я рассказала ему о своих приключениях. Он представлял себе лейтенанта, связанного на полу моей кухни и умоляющего Сюзи развязать его, чтобы он мог пойти пописать.

– С тобой вечно случается что-то невероятное!

Но он все же признал, что букет роз – это серьезно. Пришлось принести ведро из сыроварни, чтобы поставить цветы в воду. И я все-таки обернула ведро алюминиевой фольгой, чтобы не была видна реклама молочной закваски.

– Люди, признающие свои ошибки, стоят того, чтобы к ним проявили интерес. Чем ты рискуешь, согласившись? После такого он тебя пальцем тронуть не посмеет! В худшем случае проведешь унылый вечер и поставишь на этом точку. В лучшем – проведешь приятный вечер и даже больше, если у вас все сложится. Он не вызывает отвращения. Физически, я хочу сказать. Сколько уже времени ты не доставляла себе удовольствия, я имею в виду твою физиологию?

– Спроси у своей собственной, она в курсе!

– И с тех пор ничего? – удивился он.

А ведь знает, что я ему все рассказываю. Даже такое.

– Еще один довод «за», – добавил он.

– А если он меня бросит, как та сволочь Жюстен?

– А если не бросит? Тебе не кажется, что ты в полном праве переключиться на что-то другое? Или из-за своего печального опыта ты поставила крест на всех мужчинах разом? А Сюзи?

– У Сюзи есть ты. Да и вообще, с тех пор, как он появился, посмотри, что здесь творится! Арест, неожиданное нападение. Он холодный и неприятный.

– Холодные и неприятные типы не знают адресов цветочных магазинов.

– Да, но он унылый, серый, жесткий и…

– Притягательный, ты сама говорила. Вот тебе еще один довод: узнаешь его получше.

– Ну, не уверена. Мне надо подумать.

– Тогда дай ему помаяться, посмотришь, что он будет делать…

Если вдуматься, так это я холодная и неприятная. Мужик посылает мне букет размером больше Сюзи, чтобы извиниться за свой ляп и пригласить на ужин, а я еще о чем-то раздумываю.

Но мне страшно. Я такая, какая есть, и теперь, когда у меня есть и Сюзи, и Антуан, зачем мне менять свою жизнь? Чтобы получить взамен что?

Я думала, что со временем забыла Жюстена, но боль все еще не прошла. Он всадил мне нож в спину, я думала, что рана зарубцевалась, а она открывается снова и снова.

Может, мне удастся выздороветь, а? Вылечит ли меня другой, или ему удастся только чуток стянуть края раны? Но мне хочется верить, что я достаточно взрослая, чтобы исцелиться самой.

Путь к выздоровлению пролегает через осторожность. Я послушаюсь совета Антуана и дам этому типу помаяться. Если он продолжит настаивать, я соглашусь.

В ведро поставим розы, не в вазу, не в кувшин,

Мне видеть очень грустно вокруг тебя мужчин.

С печалью от сраженья отказываюсь я.

Я чую пораженье: теперь ты не моя.

Он симпатичный парень, улыбчив и раним,

Вам быть удачной парой, так оставайся с ним.

Я знаю, миг настанет, пройдет немного дней,

И мой соперник станет, конечно, ей родней.

Пора ж свою опору и рыцаря назвать,

Ему придется скоро ей верность доказать.

Чем мил он, не сумею сказать наверняка,

Но точно, что милее он этого хорька.

Она моя отрада, на якорь ставший бриг.

Соваться к ней не надо, предупреждаю, шпик.

Она в житейском море мне светит, как маяк.

Уймет тоску и горе Мари, судьба моя.

Почему она не звонит? Почему мне никто никогда не звонил, кроме не в меру любопытной библиотекарши и любвеобильной соседки в старом доме, которая была совсем не в моем вкусе? Впрочем, когда надо просто кого-нибудь трахнуть, перебирать не приходится. А вот ежедневно набирать чей-то номер – дело другое…