Взяв свою чашку, Мартона медленно потягивала вино, давая им возможность закончить обед. Когда они доели, она убрала их миски и шампуры, дала им влажный мягкий кусок кожи, чтобы они протерли свои столовые ножи, перед тем как убрать их, и подлила в их чашки еще вина.

— Тебя так долго не было с нами, Джондалар, — сказала она сыну. Эйла почувствовала, что она очень тщательно подбирает слова. — Я понимаю, что у тебя наверняка накопилось множество историй о твоем Путешествии. И у тебя, Эйла, также, — сказала она, бросив взгляд на молодую женщину. — Видимо, понадобится много времени, чтобы поведать обо всех ваших приключениях. Я надеюсь, вы поживете у меня… какое-то время. — Она выразительно взглянула на Джондалара. — Вы можете оставаться здесь хоть навсегда, но, возможно, вскоре вам покажется, что у нас немного тесновато. Наверное, вам захочется построить свой собственный дом… поблизости… со временем.

Джондалар усмехнулся.

— Да, мама, мы построим. Не беспокойся. Я не собираюсь вновь уходить отсюда. Эта Пещера — мой дом. Я хочу здесь жить, мы оба хотим, если никто не будет возражать. Именно это ты, наверное, хотела услышать? Мы с Эйлой пока еще не прошли Брачный ритуал, но мы пройдем. Я уже поговорил с Зеландони — она заходила сюда, пока ты ходила за вином. Мы особенно ждали возвращения сюда, чтобы Зеландони соединила нас, связала наш семейный узел во время Брачного ритуала на Летнем Сходе. Я ужасно устал от странствий, — с горячностью добавил он.

Мартона радостно улыбнулась.

— Так приятно будет увидеть ребенка, рожденного у твоего очага, Джондалар, возможно даже, он будет от твоего духа, — сказала она.

Он с улыбкой посмотрел на Эйлу.

— Возможно, — сказал он.

Мартона надеялась, что он подразумевал очевидное, но не стала уточнять. Он сам должен рассказать обо всем. Ей лишь хотелось, чтобы он не был таким уклончивым и осознал, каким важным событием для нее будет появление детей у очага ее сына.

— И возможно, тебе будет приятно узнать, — продолжил Джондалар, — что Тонолан оставил, по крайней мере, одного ребенка своего духа, если и не своего очага, уж в одной Пещере точно, а может, и больше. Он понравился женщине по имени Филония из племени Лосадунаи, где мы с ним гостили, и вскоре она обнаружила, что Великая Мать благословила ее новой жизнью. Сейчас она живет со своей семьей, и у нее двое детей. Ладуни сказал мне, что, когда стало известно о ее беременности, все мужчины их племени обратили на нее особое внимание. Она сделала свой выбор, но назвала своего первенца, свою дочь, Тонолией. Я видел эту девочку. Она очень похожа на Фолару в детстве.

Очень жаль, что они далеко живут, да к тому же за ледником. Их так просто не навестишь, хотя, когда я возвращался из Путешествия, мне казалось, что от них до дома уже сравнительно близко. — Он задумчиво помолчал. — Меня никогда особо не привлекали чересчур длинные путешествия. И я никогда не забрался бы в такую даль, если бы не Тонолан… — Вдруг он заметил, как изменилось лицо его матери, и улыбка его растаяла, когда он сообразил, с кем он говорит.

— Тонолан родился у очага Вилломара, — заметила Мартона, — причем я уверена, что он сын именно его духа. Он всегда был непоседой, с самого детства. Он все еще путешествует?

Эйла вновь отметила, как осторожно Мартона задает вопросы, скорее она даже не спрашивала, а уточняла ситуацию. И тут ей вдруг стали понятны причины того, почему Джондалара обычно слегка беспокоило откровенное и непосредственное любопытство Мамутои. Это племя, называвшее себя Охотниками на Мамонтов, удочерило ее, и она старательно пыталась изучить его привычки, которые, однако, отличались от привычек людей племени Джондалара. Хотя Клан называл всех похожих на нее людей Другими, Зеландонии отличались от Мамутои, и различия между ними не ограничивались только языком. Ей придется осознать и принять эти различия, если она хочет жить с ними.

Джондалар тяжело вздохнул, понимая, что настало время рассказать матери о брате. Он подошел к ней и взял ее руки в своп.

— Мне очень жаль, мама. Тонолан теперь путешествует в другом мире.

В ясном, прямом взгляде Мартоны отразилась вся глубина внезапного горя, порожденного потерей ее младшего сына; плечи ее поникли, словно придавленные тяжелой ношей. Прежде ей уже приходилось терять своих любимых, но она никогда еще не теряла ребенка. Очевидно, матери тяжелее всего пережить потерю выращенного ею ребенка, у которого впереди могла бы быть еще целая жизнь. Закрыв глаза, она попыталась овладеть своими чувствами, расправила плечи и взглянула на вернувшегося к ней сына.

— Ты был с ним, Джондалар?

— Да, — сказал он, оживляя воспоминания и вновь испытывая боль утраты. — Нам встретился пещерный лев… Тонолан бросился за ним в ущелье… Я пытался остановить его, но он не послушал меня.

Джондалар старался сдерживать свои чувства, и Эйла вспомнила тот давний вечер в ее долине, когда он лежал, охваченный горем, а она успокаивала его, укачивая, как ребенка. Тогда она еще не знала даже его языка, но, чтобы разделить горе, слова не нужны. Эйла встала и коснулась его плеча, давая ему понять, что мысленно она с ним, но, не мешая переживаниям матери и сына. Сочувствие Эйлы не сможет помочь Мартоне пережить потерю. Он вздохнул.

— У меня есть кое-что для тебя, мама, — сказал он, вставая и подходя к дорожному тюку. Он вытащил какой-то пакет, затем подумал немного и вытащил другой. — Тонолан нашел и полюбил одну женщину. Ее племя называется Шарамудои. Они живут в конце реки Великой Матери, где эта река настолько широка, что становится понятно, почему ее назвали рекой Великой Матери. Шарамудои, в сущности, делятся на два родственных племени: Шамудои живут в долине и охотятся на горных серн, а Рамудои живут у воды и охотятся на огромных речных осетров. Зимой Рамудои приходят к Шамудои, всех их объединяют родственные или семейные связи. Их можно было бы назвать разными племенами, но среди них так много близких родственников, что они считаются половинами одного целого племени. — Джондалар вдруг осознал, как трудно объяснить такое оригинальное и сложное общественное устройство. — Любовь Тонолана была так велика, что он захотел остаться с ними. Он стал членом Шамудои, когда соединился с Джетамио.

— Какое красивое имя, — сказала Мартона.

— Она сама была очень красива. Тебе бы она понравилась.

— Была?

— Она умерла, рожая ребенка, который мог бы стать сыном его очага. Тонолан не смог смириться с ее утратой. По-моему, он хотел последовать за ней в другой мир.

— Он всегда так радовался жизни, был таким беспечным…

— Я знаю, но, когда умерла Джетамио, он изменился. Он потерял все веселье и беспечность, осталось одно безрассудство. Он не в силах был больше жить среди Шарамудои. Я уговаривал его пойти вместе со мной домой, но он настоял, чтобы мы отправились дальше на восток. Я не мог бросить его. Рамудои дали нам одну из своих лодок — они делают отличные лодки, — и мы пошли вниз по течению, но потеряли все в обширной дельте, что завершает реку Великой Матери, где она впадает в море Беран. Я был ранен, а Тонолан едва не погиб в зыбучих песках, но нас спасли люди племени Мамутои.