православная Россия. Я лично, потеряла 12 ть человек из родных в лагерях и тюрьмах; а о двух сыновьях младших, десятый год, ничего не знаю, но об этом, напишу позднее.

14. Митрополит Агафангел

Это было незадолго до восстания, в июне 1918 г., когда уже началось гонение на церковь. Мне тогда пришлось перенести еще большую скорб в разочаровании по отношению к монахам. В одном монастыре, за 25 верст от Ярославля, была очень чтимая икона «Оранской Божией Матери». Ежегодно ее переносили на некоторое время въСпасский монастырь в г. Ярославль, и желающие принимали ее на дом.

Одухотворяющая и чудная это была картина. Крестные ходы собирались со всех окрестностей, люди шли пешком, неся впереди икону: целый лес хоругвей, блестевших на солнце, и не одна тысяча крестьян в праздничных разноцветных, ярких платьях. Все пели одним могучим хором.

Долго мы не знали, состоится ли в этом году этот Праздник Перенесения Иконы и торжество верующих. Большевики разрешили, но тут же было пущено много смущающих слухов, поддавшись которым более малодушные решили воздержаться и не идти как обычно с крестным ходом из всех Ярославских церквей навстречу Иконе, чтоб версты за две за городом уже присоединиться к общемѵ крестному ходу. Обычно у заставы с хоругвями из Спасского монастыря встречал общий крестный ход Ярославский епархиальный архиерей, каковым в то время был епископ Агафангел, будущий Московский Митрополит. Волнуясь, будет ли вообще крестный ход, подъехала я к заставе для встречи. Издали уже видна темная масса, медленно двигающаяся по дороге. Епископа нет... Думаю, что-нибудь его задержало, но нет... время идет; уже вырисовываются и как звездочки двигаются невысоко над землей, и блестят на солнце — хоругви. Епископа нет... Уже видна Икона; но что это? Глазам не верю, а зрение абсолютное, не за одну версту вижу вдаль: громадный красный бант спускается концами по всей длине Иконы. Несут монатейные монахи, и у каждого на левом плече большой красный бант. Народу, хоть и порядочно, но во много раз меньше, чем бывало прежде. В голове у меня как молотком застучало: монахи... монатейные монахи... и те защищаются красными бантами, подделываясь к антихристовой силе. Я взяла первого стоявшего извозчика и сказала: «В Спасский монастырь к Епископу и гони лошадь, что есть мочи». Приезжаю, звоню, отворяет келейник.

«Доложите Владыке, что я его хочу видеть». Келейник хорошо знал меня, т. к. Епископ Агафангел довольно часто приезжал к нам провести за чаем вечерок, как говорится. «Владыка нездоровы...» - «Мне все равно, доложите, если он правда болен, я все равно пройду и в спальню к нему». Пошел доложить. Возвращается и говорить смущенно: «Владыка просит Вас...» Вхожу, он сидит, как обычно, одетый на диване, совершенно здоровый. Я быстро, захлебывающимся голосом, говорю ему о красных бантах, что еще можно успеть послать на лошади кого-нибудь и велеть снять этот символ крови, как назывались красные банты, а он отвечает: «Да, видите, это надо извинить, ведь это из чувства самосохранения делается, а что на Иконе большой бант, так это чтоб Ее не оскорбили и не забросали камнями». Я читала у одного архимандрита, что зло всегда бывает темным, а негодование можеть быть исветлым. Я пришла в неистовое негодование и, забыв, что передо мной Епископ, высказала ему, что для меня ясно, что это не только грех великий со стороны мантейных монахов, давших Богу последний обет отречения от мирской жизни, но и позор: «И не мне Вас учить, Владыка, что Бог поругаем не бывает и Матерь Божия не может быть оскорблена, а посрамлены будут те, кто бросит в Нее камень». С этими словами я повернулась и быстро ушла домой, не пошла навстречу такому крестному ходу. Вот как с самого начала был велик страх перед сатанинской большевистской силой: старые монахи не надеялись на молитву, а на красные банты! Епископ Агафангел вскоре был посвященъв Митрополита Москвы и, будучи заместителем Патриарха, был (но не знаю, или не помню как)уничтожен большевиками. Знаю только, что он поборол страх, отрекся от властей и сознательноотдался мучениям.

15. Всероссийский Собор 1919 года

Я писала, что муж мой был членом Церковного Собора от Ярославской губернии. Я не берусь рассматривать деятельность Собора в подробностях - это дело будушей истории, а только скажу в нескольких словах о своем личном впечатлении. Так как муж мой был к этому причастен, то я болезненно переживала все то слышала и видела. К сожалению, в собрании всех высших сил православного русского духовенства (в большинстве высших не в силе Духа, а только вт чинах иерархии, к великому горю и гибели России) царил все тот страх: страх перед надвигающейся страшной катастрофой. немногими исключениями,. боялись открыто исповедовать свое мнение по тем вопросам нужно было громить, предупреждать и открывать глаза в то время еще в большинстве верующем Бога и любившему своего земного царя, — народу. Собор этого не сделал. Воззвание Патриарха, написано богословом, князем Евгени Трубецким, если и было напечатано, то раздавалось тайно, из-под полы, опять-таки из-за того земного страха. Муж мой привез мне порученные ему для раздачи многие. экземпляры воззвания. Он передал их мне со словами: «Пожалуйста, постарайся раздать, но только так, чтоб с этим не попасться Я отдала ему их обратно, напомнив сл Спасителя, что зажегши Свечу, ее не ставят под кровать, она должна открыто светить всем: Эти воззвания должны быть расклеены на всех дверях храмов и на углах улиц, и если я первому крестьянину, отдавая тайно воззвание, скажу: «Смотри, только не попадись», то я сразу отниму у него веру в Собор и упование на его силу». А на него то время были устремлены глаза всех верующих надежде на спасение, да и сама я считала подобный риск этот неосновательным и безсмысленнь орудием борьбы с наглеющей силой сатаны.

На Соборе постановлено было не говорит политике. Все вопросы, по которым подолгу говорили церковные ораторы, сводились только образованию будущей Церкви, могуществени своими капиталами, для чего должны были быть куплены два громадных имения: одно виноградное в Крыму, для монополии церковного вина, а другое на Кавказе, с посевами пшеницы для монопо муки на просфоры и надобности Церкви, причем от продажи излишков предвиделись неисчерпаемые богатства. Мужу моему было дано задание разработать устав будущего церковного банка, обещанием поставить его не только директором этого банка. но и главноуправляющим обоих имений. Муж не был богат и перспективы эти его радовали, он дни и ночи работал над этим. Я плакала, видя гибель России благодаря такой деятельности Собора. Он