Он стал размышлять, почему не спят те, кто мог бы спать. Потом надоело. Вдруг появилось удивительно отчетливое понимание полной бесперспективности самого процесса размышления. Захотелось воды.

«Похмелье, – понял он. – Значит, вчера я все-таки перебрал. Как звали ту маленькую нахальную, которая пыталась обидеть меня, хохоча и называя «бледным»? Разве я бледный? У меня прекрасный цвет лица».

Нашарил полупустую бутылку с водой, выпил до дна, запрокинул голову, потряс над открытым ртом, поймал языком последние капли. Испытал оригинальное легкое удовольствие. Возможно, мякоть начинала действовать. Ощутил бодрость и одновременно сильную лень, причем оба чувства составляли единое целое. Не хотелось шевелиться и напрягать мозги. Хотелось принять вертикальное положение, замереть и прислушаться к себе. Внутри происходило интересное: стучало сердце, сдвигались и раздвигались легкие, желудок и кишечник тоже слали сигналы – впрочем, ненастойчиво. Савелий соскочил с подоконника, прошелся по комнате. Процесс ходьбы развеселил. Это напоминало аттракцион. Очень смешно, странно, немного глупо. Несколько раз пройдясь от стены к стене, устал, но едва замер неподвижно, как все вокруг – стены, воздух, сама действительность – наполнило его энергией. Что-то приятное текло через тело, сверху вниз, а другой такой же ток бежал в противоположном направлении, от ступней к макушке.

Он то ходил, то застывал. Несколько раз пил воду. Времени не замечал. Потом лег и заснул, глубоко и без сновидений.

Новый опыт ему скорее не понравился. Действительно, весь следующий день он совсем не хотел есть и чувствовал бодрость. Зато плохо соображал. Решил даже прогулять лекции. Бодрость существовала сама по себе, ее нельзя было куда-либо применить. Оставаясь неподвижным, он наслаждался, но едва решал дойти хотя бы до ванной комнаты, чтобы умыть лицо, – все вокруг немедленно превращалось в абсурдный мультфильм. Отец, рано вернувшийся с работы, спросил его о чем-то – Савелий только подмигнул и улыбнулся: мол, все в порядке, и я в порядке, и ты тоже в порядке. Потом повернулся к нему спиной и ушел к себе.

Только на вторые сутки все прекратилось. Было смутное желание проглотить еще одну порцию, побольше и в более комфортных условиях – не в чужом доме, меж пустых бутылок, а в собственной комнате, в тишине и уединении, чтобы разобраться в ощущениях. Но Савелий отбросил эту мысль. Мякоть показалась ему чем-то вроде марихуаны. Но если марихуана всего лишь расслабляла нервы, то мякоть стебля действовала по-другому, она изменяла саму личность, намекала на возможность особенной жизни – такой, где нет нужды, проблем, голода, суеты, а есть только безмолвная радостная неподвижность.

«Так или иначе, это не мое», – решил Савелий.

К двадцати годам он все про себя знал. И про других тоже. Все просто: человек рожден, чтобы наслаждаться жизнью во всех бесчисленных проявлениях. И задача человека – развивать себя так, чтобы уметь ощутить максимальную ее полноту. Перед тобой и жизнью – дверь, учили Савелия. Слабый способен едва приоткрыть ее, чтобы получить простейшие блага и ощущения. Сильный и образованный распахнет дверь на всю ширину и обретет все многообразие жизни.

Экзамен по основам теории абсолютного процветания Савелий сдал на «отлично».

Потом он увидел друга детских забав Гарри Годунова по телевизору. В двадцать два года Гарри Годунов опубликовал роман и прославился. Не менее трех дней о новом гении говорила вся Москва. Потом его вытеснили из эфира другие герои. В тот год и в тот месяц началась активная колонизация Луны. Отважные космонавты выглядели гораздо фотогеничнее и живописнее тощего и мрачного молодого писателя, и о писателе все забыли.

Но Савелий не забыл. Ни про Гарри Годунова, ни про мякоть стебля.

Мультимиллионеру Петру Глыбову, известному под прозвищем Продавец солнца, было тридцать девять лет. Журналисту Савелию Герцу – пятьдесят два. Взрослый мужчина шел брать интервью у сопляка-выскочки. Поднимаясь на девяносто первый этаж в шикарном, отделанном в стиле «псевдо-нео-хай-тек» лифте, журналист воображал себе снисходительные ухмылки, пренебрежительные взгляды и прочие нуворишеские фокусы. «Впрочем, – размышлял Савелий, – это можно как-то повернуть, построить материал на ноте тонкого презрения, подпустить интеллигентной издевки».

Все кнопки огромного VIP-лифта, начиная с девяносто девятой, вместо привычных цифр снабжены были иероглифами и надписями на кириллице: «Только для китайцев». Висящая рядом дацзыбао лаконично напоминала про уголовную ответственность за незаконное вторжение на частную территорию.

Бесшумно ступающий, как бы бесплотный камердинер – босой, однако в полотняной пиджачной паре, – проводил Савелия в обширный гулкий зал. Миллионер Глыбов, совершенно голый, занимался спортом: прыгал на батуте. За стеклянными стенами переливалась в знойном мареве умопомрачительная панорама: белые и серые здания, пирамиды, конусы и параллелепипеды, меж ними, густо, зеленые острия стеблей. Супергород, техногенное чудо. Уникальное свидетельство могущества человеческого гения, однажды за пятьдесят часов побежденное примитивными растениями.

Еще выше – голубое небо, застегнутое на желтую пуговицу.

Савелий вздохнул.

У дальней стены миллионеровой резиденции, возле полыхающего камина, в шезлонгах возлежали, лениво кидаясь друг в друга конфетными обертками, голографические модели Бриджит Бардо и Эмми Уайнхаус, – обе полуголые.

– Здорово, журналист! – взмывая к потолку, зычно провозгласил Глыбов. – Присоединяйся!

– Спасибо, – вежливо отозвался Савелий. – Боюсь, шею сломаю.

– А ты не бойся. – Миллионер сделал сальто. – Сломаешь – куплю тебе другую!

– Вы очень любезны.

– Давай свои вопросы, – велел Продавец солнца. – Только быстро. И сделай два шага в сторону. Ты загораживаешь мне солнце.

Савелий торопливо повиновался и щелчком пальцев включил имплантированный в ладонь диктофон.

– Господин Глыбов, – с нажимом произнес он, – я представляю серьезный аналитический журнал. Нас читают влиятельные люди. Я собираюсь поднять в разговоре важные темы, и мне бы хотелось…

– Я понял, – небрежно ответил миллионер и соскочил на пол. Приблизился, протянул мускулистую руку: крупный, разящий потом самец, излучающий неприятное, избыточное здоровье. – Я понял, – повторил он. – Извини. Я забыл, что в наше время существуют серьезные журналы. Вчера ко мне приходил один дурак, тоже из какого-то журнала. Спрашивал, сколько оргазмов я имею в неделю и кто делает мне маникюр…

– Ваши оргазмы, – вежливо ответил Савелий, – наш журнал не интересуют.

– Ага, – кивнул миллионер. – А чьи оргазмы интересуют ваш журнал?

– Лично меня интересуют только мои собственные оргазмы.

Глыбов расхохотался, продемонстрировав великолепные зубы, покрытые ярко-красным лаком.

– Ладно. Выпить хочешь? Пожрать? Чаю, кофе, сигару, кальян? Будь как дома.