В книге Н. К. Зеньковича «СССР. Самые знаменитые побеги» вскользь говорится об этом.

В 1938-39 годах, когда Хрущёв работал первым секретарем на Украине, новый глава НКВД Берия решил устроить проверку первым лицам этой республики. Напомним, что в эти годы происходила мощная чистка силового и партийного аппарата от ставленников Ежова. Хрущёв тоже входил в число друзей автора системы «ежовых рукавиц», и потому проверка его самого, а также приближённых к нему лиц шла с особым усердием.

И тут-то с верхушки управленческого аппарата Украины начали слетать маски. Сначала выяснили, что глава Днепропетровского обкома Задионченко не тот, за кого себя выдавал. Поясним, что Днепропетровская область тогда занимала треть территории Украины – в её состав также входила территория нынешней Запорожской области, части Херсонской и Донецкой областей. Ключевой регион Украины – промышленно развитый, густо населённый.

Так вот, Задионченко (лучший друг Хрущёва, привезённый им лично из Москвы) оказался не выходцем из бедной украинской семьи, как то значилось в анкетах, а евреем Зайончиком. Отец его был активистом еврейской соцпартии «Паолей Цион» и по совместительству – довольного богатым ремесленником.

Вторым попался ещё один из лучших друзей Хрущёва и одновременно протеже Ежова – глава НКВД Украины Успенский. Проверка показала, что и он тоже был не тем, за кого себя выдавал. Считалось, что он – сын лесника из Тульской губернии. Но выяснилось, что его отец – видный черносотенец, купец 2-й гильдии. Да и сам Александр Иванович Успенский, 15-летним подростком в начале 1917 года, успел отметиться в погроме эвакуированных из прифронтовой полосы под Тулу евреев. Редкий случай в истории карательных органов России – но глава НКВД Украины в ноябре 1938 года, бежит, инсценировав самоубийство. Больше года он, по 5 поддельным паспортам, скитался по СССР, пока, наконец, не был пойман, а затем расстрелян.

Дошла очередь и до Хрущёва. Выяснилось, что на родине Хрущёва, в селе Калиновка Курской области, все местные жители называли Никиту Сергеевича (а также его сестру) незаконнорожденными детьми местного помещика – поляка Александра Гасвицкого (старинный польский род, перешедший на службу российскому царю в 1670-е годы). Мать Никиты, Ксения (Аксинья) работала в услужении у этого помещика. Гасвицкий помогал своим детям, пробовал учить Никиту, но безрезультатно – тот оказался неспособен к усвоению знаний. Помещик затем откупил Никиту от армии – в 1914 году тому было 20 лет, но на Первую мировую он так и не попал. Затем Гасвицкий написал рекомендательное письмо своему знакомому в Юзовке – помещику немцу Киршу, и семейство Хрущёвых переместилось на новое место.

Никита работал у Кирша в команде управляющих поместьем, но и тут в силу природной тупости ему не удалось ничем себя проявить. Известны слова Молотова в его записках, что «мы искали, но так и не смогли отыскать шахту, где работал Никита Сергеевич Хрущёв» (это к тому, что Хрущёв всю жизнь говорил и писал в анкетах, что он «рабочий, работал в шахте»).

Затем Зенькович ссылается в книге на магнитофонную запись одной из бесед с Хрущёвым. В ней он косвенно говорит, что Сталин знал об истинном происхождении Хрущёва, и даже до всякой проверки НКВД. Вот эта запись:

«Однажды я приехал на заседание Политбюро. Мы сидели и подпирали стенку с Ежовым. Сталин вошёл в зал и сразу же направился к нам. Подошёл, ткнул пальцем меня в плечо и спросил:

– Ваша фамилия?

– Товарищ Сталин, я Хрущёв и всегда был Хрущёвым.

– Нет, вы не Хрущёв, – он всегда так резко говорил, – вы не Хрущёв.

И назвал какую-то польскую фамилию.

– Что вы, товарищ Сталин, моя мать ещё жива… Завод стоит, где я провёл детство и работал… Моя родина Калиновка в Курской области…

– Это говорит Ежов.

Ежов стал отрицать. Сталин сейчас же призвал в свидетели и позвал Маленкова. Он сослался, что Маленков ему рассказал о подозрениях Ежова, что Хрущёв не Хрущёв, а – поляк».

(По другой версии Никита Сергеевич – сын киевского банкира Саломона Пеарлмуттера: десятитомная ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ИСПАНИИ, 5-й том, стр. 4801 – «Его подлинное имя Никита Саломон Пеарлмуттер» (Nikita Salomon Pearlmutter).

А вот что пишет еще один исследователь биографии Хрущева, Георгий Дорофеев, внимательно изучивший мемуары Л. Кагановича, практически давшего Хрущеву путевку в политическую жизнь. Мы предложим вам фрагмент из его работы с некоторыми сокращениями.

В 1925 году в Сталино (бывшая Юзовка – ныне Донецк) проходила окружная партийная конференция с участием Генерального секретаря ЦК Украины Кагановича. Лазарь Моисеевич, как и положено высокому начальству, сидел в президиуме, а Хрущев, как рядовой делегат, находился в зале. Такая расстановка Никиту не устраивала. Он обижался и злился на всех и на все. И для этого была серьезная причина. До начала конференции его включили в список членов президиума. Он заранее представлял, как будет сидеть рядом с Кагановичем. И сделает все, чтобы тот обратил на него внимание, а там, возможно… «впрочем, все возможно, – думал Никита, – надо, чтобы я ему понравился».

Все испортил секретарь окружкома Григорий Моисеенко. Он смешал все карты, выступив с отводом кандидатуры Никиты Сергеевича в состав президиума.

– Товарищ Хрущев у нас активный троцкист, – сказал он, – и ему не место в нашем президиуме.

Это был серьезный удар по самолюбию и планам будущего вождя. Но и для Моисеенко это добром не кончилось. Когда Хрущев наберет силу, он расстреляет его, как врага народа. Однако это будет не скоро, а сейчас Хрущев думал, как ему спасти положение и выйти, как говорится, сухим из воды. И он нашел единственно правильное решение. Вот как об этом уже в конце жизни поведал нам в своих «Памятных записках» сам Каганович:

«Во время конференции, – писал он, – ко мне подошел делегат конференции товарищ Хрущев. Он мне сказал: Вы меня не знаете, но я вас знаю. Вы приезжали к нам… в начале 1917 года как тов. Кошерович. Вот я к вам обращаюсь по личному вопросу. Мне здесь тяжело работать. Дело в том, что в 1923-1924 годах я поддерживал выступления троцкистов, но в конце 1924 года понял свою ошибку, признал ее, но мне все время об этом напоминают, особенно из окружкома товарищ Моисеенко. Меня наша делегация выдвинула в президиум, а меня отвели. Видимо, мне здесь не дадут работать. Вот я и прошу Вас, как Генерального секретаря ЦК Украины помочь мне и перевести меня в другое место».

Отправляя Кагановича на Украину, Сталин предупредил его о предстоящих трудностях. В частности, как позже вспоминал Лазарь Моисеевич, он полушутя сказал, что в политбюро Украины существует 14 мнений по всем вопросам. На возражение Кагановича, что этого не может быть, так как в Политбюро ЦК Украины всего 7 человек, Сталин ответил: «Сначала один член Политбюро расходится с другим – получается 7 мнений, а потом каждый член Политбюро расходится с самим собой – получается еще 7 мнений, а в целом получается 14 мнений. Вы должны это преодолеть. Недаром ведь говорят, где два украинца, там три гетмана».