– Передачу-то дослушал? – спросил Генка.

– Папа громкость включил в приемнике. Вместе и слушали. Он говорит, что все равно голова от работы распухла. Да он так часто говорит, а все равно сидит по ночам…

– Хороший он у тебя, – чуть слышно сказал Генка.

Владик снял наушники.

– Пойдем, да? Бумагу мочить…

– Айда.

Владик первым шагнул к выходу. Генка двинулся за ним и только сейчас заметил на стене у двери велосипед. Искорки света горели на спицах и ободах. Генка крутнул переднее колесо. Оно завертелось легко, с чуть слышным шорохом.

– Горьковский, – сказал Генка. – «Прогресс». Законный велик…

Владик остановился:

– У тебя нет?

– Нет. В этом году уже не купят. Может, в будущем.

– Если хочешь, бери, катайся, – предложил Владик. – Он все равно пока без дела висит.

Это была неожиданная радость. Но Генка сдержал ее.

– А твой отец? – спросил он. – Не заругается?

Владик удивленно обернулся, и его глаза, совсем непохожие на глаза слепого, скользнули по Генке.

– Что ты! Он ничего не скажет. Он все равно не ездит на нем, это же мой велосипед.

– Твой?! – вырвалось у Генки. Правда, в ту же секунду он прикусил язык.

Ну надо же так! А если Владик ослеп недавно? А вдруг он еще этой весной, как все мальчишки, носился на велосипеде по асфальтовым тротуарам, пугая прохожих и радуясь синему блеску луж?

Но Владька не обиделся. А если и обиделся, то немного, как обижается любой из ребят, когда ему не верят.

– Не веришь? А знаешь, как я на нем гонял, когда в Воронеже жили? Там вокруг двора асфальтовая дорожка была. Я на ней каждый поворот знал…

– Да я верю, – пробормотал Генка.

– Я ночью катался, – тихо сказал Владик. – Днем там прохожие ходят, малыши бегают, а я ночью. Мне-то все равно. Хорошо было. Только один раз на какого-то пьяницу налетел.

Вот. – Он подтянул узкий рукав футболки, и Генка увидел белый шероховатый рубец. – Это я тогда ссадил, – объяснил Владик. – А ты не веришь.

– Да верю я, – смущенно повторил Генка. И все-таки не удержался, спросил: – А отец-то тебе разрешал?

– Он разрешал. Он меня сам учил, – сказал Владик. И неожиданно добавил: – Он меня и ходить учил… Так, чтобы незаметно было, что я не вижу.

Генка молчал. Он думал о том, что Владька не похож на других мальчишек не потому, что слепой. На слепого он ведь тоже не похож. Тут что-то другое…

– Ой, ну пойдем! – вдруг заспешил Владик. – Не надоел тебе мой разговор? Я в эти дни все один да один дома. Все молчу… А тут ты пришел.

– Плохо одному, – сказал Генка.

Владика он понял. Но что еще мог он сказать? Это ведь только в книжках пишут, что встретятся незнакомые мальчишки и в первые же минуты: «Слушай, давай дружить!» – «Давай!» – «По-настоящему?» – «По-настоящему!» А на самом деле разве так говорят? Генка не понимал, как вообще можно об этом вслух говорить.

И Владик, наверно, думал так же.

– У вас в огороде бочка. Обмакнем туда бумагу, – предложил Генка, – а потом кнопками к стене пришпилим. Есть кнопки?

– Конечно.

Они пошли к бочке, и снова Генке казалось, что пружинистые доски вот-вот подбросят Владьку, как легкое черное перо. Перо закружится по ветру и улетит к зениту. Вон туда!

Генка поднял глаза.

В небе трепыхался и медленно падал «Желтый щит».

Генка даже не знал толком, чей это «конверт». Но большой желтый змей падал рывками, как падают все «конверты», захлестнутые закидушкой.

– Владик, – торопливо сказал Генка, – мне надо бежать. Сбили змея.

– Твой? – спросил Владик и остановился.

– Не мой. Не знаю чей. Но все равно бежать надо. Понимаешь, такое правило. Голубятники сбили.

Владик молча шагнул с дощатых мостков, давая Генке дорогу.

– Без меня не мочи бумагу, – сказал Генка, следя за падением змея.

– Значит, придешь? – обрадованно спросил Владик. – Сегодня придешь?

«Желтый щит» падал где-то в переулке Конноармейцев.

– Сегодня – не знаю. Нам дрова привезут, надо в поленницу складывать. Кубиков восемь. А завтра обязательно.

– Завтра обязательно? – негромко переспросил Владик.

– Да, – сказал Генка и быстро пошел, потом побежал к калитке.

Утром Генка проснулся и увидел, что окна серые. Шел дождь, мелкий, нудный, моросящий. И откуда нагнало эти низкие, пропитанные сыростью облака? Руки у Генки гудели: вчера пришлось повозиться с дровами. В ладони тихо ныла заноза. Настроение было скверное.

– Вставай, – сказала мать. – Опять опоздаешь на занятия. Как дела в школе-то?

– Лучше некуда, – буркнул Генка.

Это можно было понимать как хочешь.

– Вот оно, наказанье-то наше-е! – простонала на кухне бабушка.

«Начинается!» – уныло подумал Генка. Но вспомнил о Владике, и на душе потеплело.

Он отыскал в шкафу свою старую серую куртку. Куртка называлась непромокаемой и потому промокала не раньше, чем через пять минут. А до Владика идти минут восемь. «Переживем», – решил Генка.

– Не забудь учебник с тетрадкой, – предупредила мать.

– Не забуду.

На самом деле учебник размокал за поленницей. Генка подумал об этом с полным спокойствием. Ему было все равно.

– Я пошел…

И на этот раз ему открыл калитку Владик. Он ждал – это Генка сразу понял.

– Пришел!

«Как видишь», – чуть не брякнул Генка и ахнул про себя.

– Пойдем, – заторопился Владик. – Сыро. Моросит и моросит…

Дом Владькиной тетки состоял из двух частей. Словно два домика срослись боками. Один был побольше и постарше, под крутой двухскатной крышей, а к нему лепилась недавно сделанная пристройка. Доски некрашеного крыльца еще не потеряли свежей желтизны, а водосточный желоб у края плоской шиферной крыши не был тронут ни единым пятнышком ржавчины.

В этой пристройке и жил Владик с отцом.

В узких сенях было темно и пахло новой рогожей. Владик дернул дверь, ведущую в комнату.

– Заходи.