— Я ненавижу вас, — шиплю сквозь зубы, когда он слегка покручивает соски под шелком сорочки.

Глаза Джерта вспыхивают каким-то адским огнем, он склоняется, нависая скалой, впиваясь в губы, тревожа только затянувшиеся ранки. Крупная ладонь твердо обхватывает затылок, его влажный язык врывается мне в рот, заключая в стальные тиски.

— Ненавидьте, Урана, — его свободная рука скользит по плечам, спине, он сжимает мою ягодицу так больно, что из горла едва не вырвался вскрик. Внутри все колышется, от воспоминания, еще недавнего не успевшего улечься соития. Джерт довольно ухмыляется мне в губы, кажет его это возбуждает.

— Не волнуетесь так моя Урана, я не такой изверг, как вы думаете. Всего лишь доставьте мне удовольствие, и я, быть может, пощажу вас, — он опускает взгляд вниз к груди и бедрам.

Мерзавец. Просто мерзавец, моему возмущению нет предела. Оно подпирает горло, стягивает его не позволяя дышать. Граф ослабевает хватку и одним движением вынуждает сесть на пол, сам расставляет широко ноги, откидывается на постель, упирая локти в матрац. Его липкий взгляд и вальяжная поза, вынуждают полыхнуть гневом. Волна отвращение поглощает меня с головой. Впервые, внутри меня возникает желание убить.

Зеленоватые глаза графа, горят, как у аспида, а губы кривятся в усмешке, открывая ряд былых зубов.

— Чего вы ждете, миледи, ну же, я теряю терпение, а вы так соблазнительны и так пахните, что я рискую потерять свое состояние.

Я сжимаю зубы меня трясет и в глазах мутнеет. Бешенство с примесью отчаяния, закручивается водоворотом, утягивая на самое дно.

— Иначе я раздумаю и вам будет опять очень больно.

Не сдвинулась и с места, пристыв к полу.

— Хорошо, я помогу вам, — вдруг приподнимается он, — спишу на вашу неопытность, — он расстегивает бляшки на ремне, я отворачиваюсь. Опускаю ресницы, чтобы не видеть этого всего, голова закружилась от дурноты, и кровь отхлынула от лица. Рывок принудил меня очнуться разом. Попадаю между его коленей. Запах его оголенного естества ударил в нос. Я сжимаю губы непроизвольно отстраняюсь, за что зарабатываю пощечину, несильную, но щека зажглась.

— Ну, миледи, я очень спешу.

Он перехватывает мою руку, сжатую в кулак, и кладет между своих бедер. Чувствую под пальцами горячую стальную плоть и жесткие волосы. Джерт лишается терпение, грубо обхватывает мой затылок, тыча мне в рот восставшую плоть, заставляет обхватить губами. Граф испускает выдох.

— Только очень ласково, — предупреждает с тенью угрозы.

Я ощущаю солоноватый вкус на языке, и ком тошноты подходит к горлу. Джерт запускает пальцы в мои волосы, собирая их в кулак, понуждая скользить по каменному стволу. Слышу, как дыхание его сбивается, он заставляет меня ускорить движения, вводя его еще глубже, заполняя, но я не могу принять его во всю длину, мне приходится обхватить плоть рукой, чтобы выставить какую-то преграду. Быстрее с этим все покончить. Граф выпускает проклятия из своих губ, следом запрокидывает голову и издает протяжный придушенный стон, он подобрался к вершине очень скоро, начинает двигаться в такт заталкивая плоть глубже и резче. Наконец, он дает свободу мне вдохнуть, но не выпускает, отстраняется немного, и следом я ощущаю, как что-то горячее брызнуло мне на шею, потекло тягуче по груди, между ложбинки на живот. И заново его запах, забивает дыхание. Не знаю как мне получается все это терпеть и пережить, будто внутри все очерствело и только камнем колотиться сердце. Излившись до капли, Джерт, вяло убирает свои руки от меня. Пользуюсь свободой, немедленно отползаю, сжимая губы, лишь бы не слышать его запаха и сбившегося дыхание. Отдышавшись, Джерт поднялся наконец. Он чуть пошатываясь, заправил пояс, не выпуская меня из-под затуманенного взгляда.

— Кажется, я к вам начинаю пристращаться, — вновь на щеках приторные до отвращения ямочки. Он наклоняется, сковывает подбородок и твердо приникает к моим губам.

— У вас очень чувственные губы Урана, тугие, податливые, полагаю еще несколько раз и вам не станет равных. Пожалуй, я подниму цену.

Подлец. Какой же подлец!

— Не смотрите так, миледи, — высвобождает мое лицо, — а то я на самом деле начну подозревать, что я вам совсем не по вкусу. Ведь это не так? Верно?

Он, оправляет камзол, разворачивается и уходит, а я бросаюсь к столику, хватаю полотенце, вытираюсь с остервенением остатки семени. Одно-единственное чувство рождается внутри — опаляющая ненависть, она клокочет, плещется через края, достигает такого накала, что в глазах багряные вспышки затмевают зрение. Но только ничего я не смогу сделать. Ждать, когда Джерт заключит с лордами сделку. Тогда, назад дороги уже не будет…

Я закрываю лицо руками и тут же слышу тихие шаги Элин, резко смахиваю с налипших на щеки волосы, вбирая в себя воздух, унимая тошноту.

— Мне нужно в ванную, — говорю ей, отбрасывая на пол испачканное полотно.

День выдался, к моему невезению, дождливый. Меня потряхивало, когда карета свернула на мощеную камнем дрогу. По крыше барабанил дождь. Дождь не застал меня, когда я, еще час назад, сошел на берег, хоть лил все утро и все эти два дня что я пробыл в пути на корабле. Мне нравилось морское плаванье, особенно дальнее плаванье. Меня завораживает гладь океана, но больше всего завораживает вид сверху, когда видны самые невообразимые его оттенки.

Сырость и влажный воздух все же просачивался через щели, делая воздух сырым и промозглым внутри, горьким на вкус. Конечно, я мог бы добраться до места назначения гораздо быстрее, но герцог приказал явиться официально. Вспомнил разговор, на которой меня вызвал Арас Дитмар, едва Сайм привез известия о смерти младшего лорда Дарфия Роесса, как все мои догадки относительно графини, подтвердились. Арас решил представить ордену Урана Адалард, а после сделать фавориткой среди тайного круга.

Карета минула еще два проулка. Я, все же выглянул из оконца приподнимая занавес. Через мутное стекло, забрызганное дождем, различил только высотные постройки домов, выложенные из камня, но вскоре их начали сменять аккуратно стриженные сады с виноградными арками, высокими заборами из кованных решеток: все это богатство было в самом сердцевине небольшого городка Таврас. На самой окраине и находилось мое родовое имение, что пустует вот уже как тринадцать лет.

Кучер повернул направо, и карета накренилась немного, я задернул шторы и выдохнул, откидываясь на мягкую стенку. Еще, через четверть часа, послышался скрежет и грохот открывающихся ворот и седлом голоса лакеев. Копыта лошади зацокали по щебню, когда экипаж въехал во двор, останавливается совсем. Дверка открывается, и я, оторвавшись от сиденья, выхожу из этого темного пахнущего дорогим табаком и сыростью короба. На удивлении дождь прекратился.

— Доброе утро, милорд, — кланяется мне встречающий дворецкий Тинн, тонкокостный с впалыми щеками мужичина, с высокими залысинами на лбу, в черном строгом фраке. — Прошу за мной, милорд, мы ждали вас, ваши покои уже подготовлены.