– Маловато информации, – погладил бороду Крэйг. – Еще что-нибудь?

– Да вроде ничего больше… А! И велел передать молодцам нашего ремесла, что и с ними такой договор заключить будет рад.

– Ты передал?

– Дурак я, что ли? – усмехнулся Ухорез. – Может, у того типа монет куры не клюют, а может, и… ограниченно. Зачем мне с кем-то делиться?

– Что дальше?

– Ну… намекнул, что не к одним иэллиям интерес имеет. А к гномьим рудникам, грааблам, тем, что в скалах Драконьей Гряды расположены. Мол, завалить пару-тройку грааблов неплохо было б… Ну, я тот разговор не поддержал. Под землей на карачках в темноте ползать – не по мне. Если вдруг Могучие обнаружат, деться некуда, да и вообще… Хотя, я слышал, кое-какие руднички в Арвендейле все-таки накрылись, видать, не одного меня этот тип навестил… Теперь точно все. Дадите пожрать?

– Бред какой-то, – пожал плечами Мюр. – Зачем кому-то за такое платить? Выгоды никакой, а неприятностей не оберешься!

– Значит, есть выгода, коли платит, – сказал на это Манго и тут же спохватился. – А вообще, чего вы его слушаете? Бандюганам верить – себя не уважать. Он за миску похлебки еще и не такое наплетет!

– Да? – повернулся к нему Мартин. – А ты кошель мой развяжи и загляни в него.

Егеря переглянулись. Крэйг кивнул Манго, и тот, с неохотой оторвавшись от еды, подошел к сваленным кучей седельным мешкам. Извлек оттуда искомый кошель, вернулся и высыпал его содержимое на освобожденную от травы землю у костра. Поворошил пятерней.

И в пляшущем огневом свете заблестели среди обычного желтого золота странные монеты – большие, с неровными источенными краями, тяжелые даже на вид, явно тоже золотые, но с каким-то невиданным отчетливым красным отливом.

Эвин взял одну такую монету, подбросил на ладони, наклонился, чтобы рассмотреть. Полустертые письмена, непрерывной вязью тянущиеся по окружности, были на незнакомом ему языке, отчеканенный на монете монарший профиль он тоже не узнал. Юноша перевернул монету. На этой стороне вместо профиля имелся причудливый сложный знак. И этот знак тоже ничего не сказал Эвину.

– Дай гляну! – попросил командор.

Юноша бросил ему монету, Крэйг покрутил ее в руках, задумчиво гмыкнул:

– Древняя… Видно, очень древняя…

– Поди, выкопал клад какой, а теперь мозги нам пудрит! – предположил Мюр.

– Других доказательств у меня нет, – сказал на это Мартин Ухорез. – Дайте пожрать, кишки свело!

– Дайте им! – распорядился Крэйг.

Он кинул монету обратно и проговорил, обращаясь к Эвину:

– Видишь, какие дела творятся… Какой-то ублюдок норовит руками людей пакости делать Могучим и Высоким. Не иначе как поссорить нас с ними хочет. Зачем? Если все так, как я думаю, то эта тварь еще пострашнее Темной твари будет… А, Эвин? Есть еще работа Полуночным Егерям, да?..

В эти дни Восточная Торговая дорога Арвендейла, пролегающая через пределы графства Утренней Звезды, была оживлена необычайно.

На жеребцах и кобылах, скакунах и клячах, в повозках и каретах – спешили на празднование вступления графа Альвы в законные права владетеля Утренней Звезды: вассалы графа, родственники вассалов, друзья родственников вассалов, друзья друзей родственников и родственники друзей друзей… Словом, все те, кто не сомневался, надеялся или хотел надеяться, что его пустят к графскому двору в день большого праздника.

Группами и поодиночке валили местные крестьяне, любопытствующие обыватели из окрестных мелких городков, а также бездельники, халявщики и бродяги всех мастей.

Полноводно и весело бурлила Восточная Торговая. И каждый, кто шел по ней к Утренней Звезде, – башенные шпили которой уже смутно синели в облачной вышине далекой Драконьей Гряды, – был полон радостного предвкушения и от того необычно мил, любезен и ласков с тем, кто рядом с ним. Так всегда у людей: если на душе тепло, кажется, что и весь окружающий мир к тебе особенно расположен. Кажется, что ветер дует в спину не по случайности, а чтобы облегчить путь; мельницы машут своими широкими добродушными крыльями не просто так, а – приветствуя тебя; и в душах людей, что идут вместе с тобой, совсем нет зла, и что там, куда ты направляешься, тебя непременно и с нетерпением ждут…

И чем ближе к Утренней Звезде, тем многолюднее, теснее и веселее становился мир. Дома вырастали обочь дороги все чаще, чистенькие, аккуратные домишки и домики, окруженные любовно устроенными, совсем по-летнему густыми палисадниками. И белые жирные гуси бежали вслед людскому потоку, удивленно гогоча: «Го-го-гости?..», и беззаботные куры вскакивали на заборы: «Куд-куд-куда?..» И жители домиков и домишек показывались из окон и дверей, выбегали к дороге: кто просто поглазеть, а кто и – захваченный общим ажиотажем – присоединиться к шествию…

Предприимчивые торговцы спешно расставляли вдоль дороги палатки, зазывали прохладить брюхо пивом, разгорячить сердце дешевой фруктовой водкой, подкрепить силы ковригой хлеба, масляной лепешкой или куском колбасы. Бродячие музыканты пританцовывали в придорожной пыли, надрывались, внося немалую лепту в общий шум.

А вот – в удобном месте, на пригорке, расположилась диковинная компания, состоящая из горбатого мужика с длинными, свисающими до самой земли ручищами, старухи, сухой и прямой, как палка, и совсем юной девушки. Все трое – и мужик, и старуха, и девушка – выделялись необычайной смуглостью, были одеты в ярчайшие разноцветные лохмотья, а те части их тел, что эти лохмотья не скрывали, пестрели причудливой татуировкой, даже кисти рук, даже пальцы и лица; кроме того, в ушах, носах и губах странных этих людей поблескивали многочисленные металлические кольца, поблескивали и при малейшем движении слышно звенели. Окружающие поглядывали на троицу, взобравшуюся на пригорок, с интересом и некоторой опаской, будто чего-то от них ждали этакого…

– Гацане! – говорили в толпе. – Чумазые, гляди-ка!.. Явились, не запылились.

– Как без них-то!..

– Сейчас представлять будут…

И «этакое» не преминуло произойти.

Горбатый, дождавшись, пока вокруг пригорка соберется достаточно народу, вынул изо рта кривую трубку, причмокнул окольцованными губами, неспешно спрятал трубку куда-то в свои разноцветные лохмотья, поднял длинные руки к небу, несколько раз звучно хлопнул в ладоши и громко произнес:

– Добрые жители славного Арвендейла! Желательно мне потешить ваши глаза невиданным, ваши уши неслыханным! – Горбатый выговаривал слова гортанно и резко, вместе с тем в голосе его постоянно проскальзывали режуще визгливые нотки; кажется, язык, на котором он изъяснялся, не был ему родным. – Знаете же, что мой народ только для того послан в этот мир, что – на потеху людям!

– Ага, – отозвались из толпы, – а еще чтобы его, народа-то, карманы чистить да головы дурить…

– Дозволяете мне потешить вас?