— О, пустяки. Но, прежде чем вы уйдете, хочу спросить: какое преступление вы расследуете?

— Извините, доктор, сотрудники полиции также не могут разглашать профессиональные тайны.

— Я просто хотел добавить, что если мой пациент в чем-то подозревается, то у него железное алиби, — произнес доктор Кронборг. — Он под круглосуточным наблюдением.

На следующее утро, едва Нильс успел зайти к себе в кабинет, комиссар Нурдфельд уже появился на его пороге, в рубашке и брюках с подтяжками. Пробормотав что-то напоминавшее «доброе утро», он ткнул пальцем в сторону своей комнаты и отчетливо произнес: «Сейчас!»

Нильс последовал за начальником в его кабинет, расположенный дверь в дверь, но раза в четыре просторнее.

Отдельную комнату Гуннарссон получил два года назад в связи с присвоением ему звания помощника старшего констебля. Звание, как и комната, стали своего рода наградой за то, что он спас жизнь комиссара Нурдфельда. Подозреваемый, вызванный на допрос, попытавшись сбежать из полицейского участка, начал стрелять. Во время заварухи констебль Оландер, приятель Нильса, был убит, а Нурдфельд не пострадал благодаря вмешательству Гуннарссона.

С тех пор между Нильсом и его шефом установились странные отношения — клубок невысказанных и противоречивых чувств, которые никто из них не был в состоянии объяснить.

Перемещение Нильса из общей комнаты констеблей в отдельную, рядом с кабинетом шефа, не прошло незамеченным для его коллег. То, что комната была крошечной, буквально каморкой, и находилась впритык к комиссарской, только усиливало впечатление, что Гуннарссон стал слугой шефа.

Он надеялся, что обучение в школе полиции приведет к изменениям в его положении, подтвердит, что он действительно заслужил свое место. Должность старшего констебля Нильс получил обычным образом — по конкурсу; она не являлась наградой за какое-то смехотворное геройство, и он ни к кому не чувствовал благодарности. И все же существовала какая-то шероховатость как в отношениях с Нурдфельдом, так и с подчиненными Нильса.

— Ну как ваши вчерашние поиски? — спросил комиссар, когда они уселись по разные стороны его письменного стола.

— Никто у реки ничего не видел и не слышал, — ответил Нильс.

— Я читал это в вашем рапорте. Вы составили его в десять минут третьего. А что вы делали остаток дня?

— Мне в голову пришла одна мысль, которую я хотел проверить. Минутку, комиссар…

Он зашел обратно в свою комнату и прихватил портфель. Вернувшись, спросил:

— Вы не читаете детективы?

Затем достал экземпляр «Красного шарфа» и положил перед Нурдфельдом.

— Нет, никогда, — с отвращением на лице произнес тот. — Эти писатели ни разу не видели сотрудников уголовного розыска даже на фотографиях. Их детективы запутываются в следах и версиях. Потом эти писаки усаживаются в кресло, старательно морщат лоб, и — фокус-покус! — они уже знают, кто убийца. Чаще всего это какой-нибудь граф, профессор или любой другой приличный господин. Хотя на самом деле всего лишь пьянчуга забил насмерть свою жену или собутыльника. И причина самая тривиальная — немного денег, алкоголь или просто плохое настроение.

— Знаю, все это так, — согласился Нильс. — Но вот это, мне кажется, вам все же стоит прочитать.

— С какой стати?

— Потому что жертва в романе была убита точно таким же способом, как Эдвард Викторссон. Гаррота — не такое уж обычное орудие убийства в Швеции.

Нурдфельд бросил беглый взгляд на книгу, но не взял ее.

— Я такие книги не читаю.

Нильс знал, что Нурдфельд вообще не читает книг.

— Автор пишет под псевдонимом; даже издатель не знает, кто это. Контакт с ним возможен только через одного врача, практикующего по улице Линнегатан.

— Вы там, конечно, уже побывали и провели расследование? — сухо осведомился комиссар. — Может быть, вам пора открывать частное детективное агентство Гуннарссона?

— Прошу прощения. Мне следовало сначала поговорить с вами. Я знаю ваше отношение к книгам, в особенности к детективам. Но в данном случае у меня возникло чувство: надо кое-что выяснить, чтобы… — Нильс искал подходящие слова.

— Значит, вы решили ничего мне не говорить, поскольку знали, что я скажу «нет», — и все же пошли туда… Ну и как, что узнали? Полагаю, что-то важное — ведь вы прямо горите желанием поделиться результатами своего расследования…

Нильс рассказал о своих визитах к издателю Йенсену и доктору Кронборгу. Нурдфельд уставился в окно, разглядывая дома на противоположной стороне канала. Зевнул, почесал шею, снова зевнул. Вдруг он вздрогнул и повернулся к Нильсу.

— Как, вы сказали, зовут доктора?

— Кронборг.

— Интересно…

На этот раз иронии в голосе начальника не было.

— А теперь моя очередь, — заявил Нурдфельд. — Пока вы вчера ходили туда-сюда, я попытался выяснить побольше про Эдварда Викторссона. Он родился и вырос на острове Бронсхольмен. Родители его работали на карантинной станции, которая теперь закрыта. Предприимчивые люди вроде Викторссона давно уехали оттуда, но часть персонала все еще осталась на острове. Многие провели там всю свою жизнь и другой жизни не знают. Им трудно найти работу в городе…

— А как они зарабатывают на хлеб? Рыбачат?

Нурдфельд покачал головой.

— Нет, они не рыбаки. Когда в конце семнадцатого века построили станцию, весь ее персонал привезли с материка. Жители других островов не хотели там работать — жесткая изоляция и риск заразиться были для них слишком пугающими. Бронсхольмен, как вы знаете, называют Чумным островом. Военно-морское ведомство хотело получить станцию в свое распоряжение — остров глубоко в шхерах имеет важное стратегическое значение. Но этого так и не произошло. Я попытался разузнать, как ныне используется карантинная станция. И вот что мне удалось выяснить: оказывается, сейчас это тюрьма. Для нее там идеальное место. Удаленное, изолированное, с идеальным круговым обзором из сторожевой башни…

— Мне казалось, что я знаю все тюрьмы в округе, — удивленно заметил Нильс.

— Стало быть, не все… И сидит там всего один заключенный — Арнольд Хоффман.

— Человек, душивший своих жертв фортепианной струной?

— Именно. С ним никто не хотел связываться — и охранники, и заключенные его смертельно боялись. А затем нашли то самое гениальное решение. Обсуждалось, где Хоффману место — в тюрьме или психушке, — но карантинная станция оказалась и тем и другим. Уход за больными — и изоляция, чтобы не распространялась зараза.

— Значит, персонал станции получил новое задание — сторожить одного-единственного заключенного?

— Точно. Ну а если этот заключенный — сам Арнольд Хоффман, то это означает полную занятость всего персонала.