Джорджина не ответила, так как продолжала рассматривать фотографию. Через минуту или две Люси вошла в спальню, держа перед собой поднос с чайником и чашками.

— Этой фотографии бог знает сколько лет, не так ли? Ее сделали, когда наша семья впервые приехала в Гонконг. Видишь? Здесь изображены отец, мать и две маленькие дочки. То есть моя мама и твоя. Видишь? Когда наша семья приехала сюда из континентального Китая — ох, давно же это было! — предки питали относительно переезда большие надежды… — Она неопределенно пожала плечами. — …но действительность оказалась не такой радужной, как они надеялись. Твоя мама вела себя хорошо и делала все как надо, — продолжала Люси. — Хорошо училась в школе… много читала… потом работала в банке. Ума не приложу, как только она справлялась с такой сложной работой.

— В этом банке она познакомилась с моим отцом.

— Точно! Ей, можно сказать, жутко повезло. Вот моя мама везеньем не отличалась. — Люси вновь пожала плечами. — Возможно, все дело в том, что она была не такая умная, как твоя.

Хозяйка налила еще по чашке чая. Джорджина все так же смотрела на фотографию.

— У тебя есть еще старые снимки?

— Боюсь, что нет. Стыдно, конечно, но у меня очень мало фотографий родственников. Увы, многие из них уже умерли… Только нас трое и осталось.

— Люси, я очень благодарна тебе, что ты позволила мне пожить у вас. Но что же это получается? Выходит, теперь вам с Ка-Лей придется делить одну спальню на двоих?

— Никаких проблем. Мы и раньше спали в одной комнате.

— Стало быть, моя спальня пустовала?

— В ней жила одна американская девушка… Не знаю, где она сейчас. — Люси закатила глаза к потолку и пожала плечами. — Очень симпатичная девушка. Светлые волосы, длинные, с маникюром, ногти…

* * *

Ему понравились ее ногти. Красивый маникюр — это было первое, что он заметил. Ему нравились женщины, ухаживавшие за собой. Он специально попросил ее покрасить ногти лаком утром того дня, когда она ударилась в бега, а он мчался по лесу за ней. Красотка очень хорошо их покрасила. Движения у нее были точные и хорошо рассчитанные, а мазки ровные и аккуратные, так что каждый ноготок представлял собой настоящее произведение искусства. В центре каждого ноготка она изобразила красную звездочку, которую затем покрыла блестками. Охотник довольно улыбнулся. Отныне он всегда будет знать, какой палец принадлежит ей.

Макс жил в Шенг-Сай-Ване в Западном районе. Несмотря на название, это была наименее вестернизированная часть Гонконга. Интересно, что поначалу британцы обосновались именно здесь, но в скором времени перебрались в другой район из страха перед малярией, ставшей бичом этих мест. Бизнес в районе был мелкий и состоял в основном из семейных предприятий. Жизнь здесь текла медленно, доходы обилием не отличались, и каждый стремился что-нибудь продать. На покрытых булыжником узеньких улочках лепились друг к другу мастерские ремесленников и лавочки мелких торговцев. На прилавках лежали рулоны шелка, намотанного на шпульки, изготовленные лет сто назад. Со стен свешивались полотнища с каллиграфически выписанными иероглифами «счастья». Рядом продавались аналогичные изображения, вырезанные на слоновой кости или жадеите. На углу торговец предлагал покупателю отведать свежайшей змеиной желчи. Опустошенные желчные пузыри не выбрасывались и хранились в специальной шкатулке. Однако несмотря на всю эту экзотику, дни Западного района были сочтены. Новое наступало, и даже на этих территориях, где время, казалось, остановилось, то тут, то там возносились к небу стальные остовы строившихся небоскребов. Семейство Фон, состоявшее из Макса, его брата и старика отца, обитало на Гералд-стрит — одной из самых широких и тихих улиц в нижней части района. Почти во всех зданиях на этой улице на первом этаже располагались магазины. Владельцы процветающих заведений раскладывали товары даже на тротуарах рядом с входом. Но большинство лавочек и магазинов пребывало в упадке, и их витрины уже много лет украшали только ржавые металлические шторы. На Гералд-стрит царили старомодные, словно присыпанные пылью, покой и уют, в атмосфере из-за многолетнего пренебрежительного отношения к санитарии витали запахи гниющих овощей и прогорклого масла, словно въевшиеся в эту землю и стены. Фоны жили в четырехэтажном доме в самом конце улицы. В свое время дела у семьи шли очень неплохо, папа Фон считался весьма уважаемым врачом, имел обширную практику и приемную на первом этаже в помещении магазина. Большую часть дня к двери приемной по Гералд-стрит тянулась длинная очередь. Люди часами терпеливо ждали, когда Фон-старший примет их. Он пользовался таким огромным авторитетом, что по городу циркулировали слухи о совершенных им чудесах исцеления. Что интересно, слухи получили распространение не только в китайских, но и в кругах выходцев из Европы и Америки.

Аптека при приемной была набита всевозможными традиционными лекарствами и препаратами из сушеных растений, трав и частей тела различных животных. Все эти препараты содержались в идеальном порядке благодаря супруге Фона-старшего, которая в те дни еще здравствовала. Помимо всего прочего, она обеспечивала бесперебойную работу хирургического кабинета. Под ее надзором маленький Манн Так, принимавший посильное участие в семейном бизнесе, отвешивал на весах нужные порции того или иного вещества, смешивал их согласно рецептам и приготовлял лекарства. Через некоторое время его начали обучать акупунктуре, и он продемонстрировал немалую склонность к этому искусству. Мать проводила с ним много времени, способствуя развитию его способностей. В те дни в доме Фонов поселилось счастье — пока неожиданно не умерла мать. Она делала на рынке покупки, когда ей на голову упал сегмент бетонного блока, какие использовались при строительстве новых домов-башен. Смерть супруги оказалась страшным ударом для Фона-старшего. Его мир рухнул, и лишь необходимость присматривать за двенадцатилетним сыном и лечить людей спасла врача от самоубийства. Однако дело стало трещать по швам, и лишь усилия сотрудников, работавших не покладая рук, помогли ему избежать скорого и полного разорения. Через некоторое время одна из сотрудниц, молодая женщина по имени Нэнси, которая работала в приемной с пятнадцати лет и которую Фон-старший не только обучил тонкостям профессии, но и выделял из всех остальных служащих, взяла практическую сторону ведения бизнеса в свои руки и неплохо преуспела в этом. Впрочем, скоро выяснилось, что у нее имелись планы не только в отношении развития бизнеса, но и в отношении его владельца. Она довольно быстро нашла к шефу подход и прилепилась к нему, как цветок с клейкими лепестками, ясно дав понять, что очень не прочь, чтобы ее сорвали.

От подобного подхода Фон-старший запаниковал и женился на ней, внушив себе, что уж лучше такая жена, чем никакая, и что мальчику, помимо всего прочего, нужна мать. Однако Нэнси, став замужней дамой, потеряла интерес к какой-либо полезной деятельности и пустила бизнес на самотек, отчего он в самом непродолжительном времени начал загибаться. Когда терпению папы Фона пришел конец и он подступил к ней с упреками, объявила, что беременна, быстро устает и нуждается в отдыхе. Начиная с этого времени Нэнси проводила время в гостиной на втором этаже, где ела булочки и кормила крошками канарейку. В ознаменование беременности папа Фон, простив супруге лень и приходящий в упадок бизнес, подарил ей собачку — крохотного, словно игрушечного беленького пекинеса. После этого в доме слышались только постукивание шарика для пинг-понга и тявканье крохотной собачки Лаки, с которой Нэнси играла целыми днями.