Сара подошла к стоявшей на возвышении кровати и, ухватившись за столбик, разглядывала смятые простыни. Она почти видела, как он лежит там голый и отвергнутый, закинув руку на свободную подушку, и тянется пальцами к ней.

Заморгав, она отогнала видение и спустилась с возвышения. Через несколько минут она была в собственной спальне. Сара оделась до прихода Флори, выбрав одно из платьев, сшитых для нее швеями в Чейвенсуорте. Фасон она придумала сама, вместе с зашнуровывающимся спереди корсетом платье можно было надеть самой, не дожидаясь помощи слуг. Это экономило ей массу времени. Сегодня она ждала Флори по одной-единственной причине. Ей нужна была помощь, чтобы уложить волосы.

— Все это пустое тщеславие, — сказала она, наблюдая, как Флори расчесывает каждый локон и, свернув, закрепляет на макушке. — Это всего лишь волосы. Не стоит слишком заботиться о том, как они выглядят.

Флори встретилась с ней взглядом в зеркале и, вытащив изо рта шпильку, сказала:

— Почему нет, леди Сара? Вы ведь следите, чтобы на вашем платье не было пятен и чтобы перчатки были чистыми. Почему тогда не заботиться о состоянии волос? Женщинам полагается заботиться о таких вещах. Иначе Господь нарек бы нас мужчинами.

— О, но тогда у нас было бы больше власти, — сказала Сара. — Мы могли бы выступать петухами и кукарекать от души, говорить и делать все, что вздумается.

Флори не комментировала это замечание, оно и к лучшему.

Почему она заговорила об этом с горничной? Возможно, потому что Флори ее единственная наперсница. Мать больше не могла разговаривать. Значит, с горничной поговорить можно просто от одиночества.

Какой абсурд. У нее нет времени на одиночество. Особенно сегодня утром. За время ее отсутствия в Чейвенсуорте накопилось много дел.

Сара поблагодарила Флори и, вооружившись карандашом и тетрадью, вышла из комнаты. На лестничной площадке она взялась рукой за перила и медленно пошла вниз. Пальцы ощутили, что воск, делающий поверхность дерева гладкой и теплой, лежит неровно. Она отметила про себя, что нужно обсудить это с экономкой. На некоторых рамах висевших на стене портретов скопилась пыль, это она тоже заметила.

В Чейвенсуорте было столько красот, так много невиданных вещей, можно восхищаться весь день. История ее семейства висела на стенах, хранилась в шкафах с фарфором. Наследство, для которого она рождена, было в каждом портрете, в засушенных цветах, в книгах, выстроившихся в библиотеке.

Сара кивнула юной горничной, усердно чистившей ступеньки на нижней площадке лестницы.

— Доброе утро, Абигейл. Как твой зуб?

Девушка улыбнулась, открыв дырку на месте злополучного зуба.

— Кузнец выдернул его, леди Сара. Еще немного болит, но уже не так.

Она потрепала девочку по плечу.

— Найди миссис Уильямс и скажи ей, что я велела дать тебе гвоздичного масла. Прикладывай к десне утром и вечером, и тебе вскоре будет значительно легче.

Девушка кивнула и продолжила работу.

Сара вошла в Желтую столовую, маленькую семейную комнату, где всегда завтракала, и кивнула помощнице кухарки. Девочка, присев в реверансе, вышла в кухню, тут же вернулась с горячим чайником и поставила его на буфет.

Завтрак был подан так, как полагается в Чейвенсуорте и как было заведено ее матерью.

Буфет был накрыт вышитой скатертью. В приятном порядке были разложены ножи, вилки, стояли солонки, масленки, подставки для яиц. В кувшинах были налиты молоко и сливки. На трех блюдах с подогревом лежали сосиски и мясо. Рядом с чайником стояла корзинка с тостами, булочками и хлебом.

Как странно, что ей не хочется есть. Сара хотела спросить, не видел ли кто ее мужа, но не рискнула задать этот вопрос слугам.

Отломив кусочек тоста, она налила себе чаю и подошла к столику у окна. Открывавшийся вид воплощал красоту Чейвенсуорта и величественность поместья. Внизу, казалось, простирались в бесконечность шестьдесят акров лаванды. За ними виднелся густой лес, теперь одетый в весеннюю зелень.

Нужно попытаться определить местонахождение ее мужа. В двухстах комнатах Чейвенсуорта легко потеряться. Возможно, мистер Эстон, то есть Дуглас, проголодался. Обязанности хозяйки Чейвенсуорта вытеснили всякое раздражение.

Несколько раз откусив от тоста, она покончила с завтраком. Кивком показав лакею, стоящему в коридоре, что закончила, Сара направилась в комнату матери.

В холле она поправила лиф платья, расправила воротник и, приподняв юбки, осмотрела ботинки. Хотя ее мать не очнулась от своего неестественного сна, негоже появляться перед ней неряхой. Герцогиня Херридж очень чтила приличия.

Медленно Сара открыла дверь и окинула взглядом темную комнату в поисках Хестер.

Однако вместо Хестер у кровати матери сидел мистер Эстон, при этом он не пребывал в почтительной тишине. Вместо этого он разговаривал с ее матерью, как будто они представлены друг другу по всем светским правилам.

— …за несколько часов ни слова не вымолвила. Я счел бы ее застенчивой, но вспышки в ее глазах заставляют меня думать, что это предположение ошибочно.

— Неприлично вам сидеть у постели больной. — Сара вошла в комнату и тихо закрыла за собой дверь. — Особенно с моей матерью.

— Когда я пришел вчера, это было достаточно прилично, — сказал он, не удивляясь ее внезапному появлению. У него глаза на затылке? — Почему сегодня все иначе?

Она решила игнорировать его вопрос и задать собственный:

— О чем вы говорили?

— Я рассказал вашей матери о нашей свадьбе.

— С ней нельзя разговаривать, — торопливо сказала Сара. — Это только ее потревожит.

— Вы ее единственный ребенок, — глянул на нее Эстон. — Она хотела бы знать все, что случилось с вами, хорошее или плохое.

— Она вас не слышит. — Сара устроилась на стуле Хестер.

— Возможно, и слышит. Может быть, она улыбается во сне.

Она посмотрела на мать, стараясь определить, не шутит ли он. Никаких перемен. И на лице Дугласа Эстона не было улыбки, только настойчивый взгляд, заставлявший задуматься о его мыслях.

— Не знаю, как я останусь без нее, — сказала Сара.

Он не отвечал.

Долго они сидели молча. Через десять минут Сара встала и, наклонившись, поцеловала холодную щеку матери.

— Я вернусь в полдень, мама, — тихо сказала она на тот случай, если мать действительно ее слышит, и посмотрела на Дугласа. — У меня много дел.

— Конечно, — сказал он.

Весьма любезный ответ, но он совершенно не соответствовал выражению глаз Дугласа.

Он сердится на нее? Раздражен? Или просто любопытствует? Как странно, что она не способна расшифровать его настроение. Она очень хорошо разбиралась в людях, но он оставался для нее загадкой.