– Ноль.

– Что?

– Остаточная намагниченность полностью отсутствовала.

– Это означает, что через приемник не протекал электрический ток. Но каким же образом молния прошла через него?

– С шаровыми молниями связано множество тайн, в которые я сейчас не буду вдаваться, – махнул рукой Чжан Бинь. – И по сравнению с другими эта не такая уж и существенная. А теперь я хочу показать вам нечто еще более невероятное. – С этими словами он достал из кармана дождевика тетрадь в пластиковой обложке. – Вот это лежало у жены в кармане дождевика, когда она погибла. – Профессор с величайшей осторожностью положил тетрадь на картонную коробку, словно это был хрупкий предмет. – Переворачивая страницы, прикасайтесь к ним очень аккуратно.

Это была обыкновенная тетрадь, с изображением площади Тяньаньмынь на обложке, весьма потертая от времени. Аккуратно раскрыв тетрадь, я увидел на титульном листе строчку старательно выведенных иероглифов: «Врата в науку – врата в ад. – Маркс».

Я вопросительно посмотрел на Чжан Биня, и тот жестом предложил мне перевернуть страницу. Так я и сделал и тут понял, почему профессор попросил меня быть осторожным: следующая страница сгорела, частично превратилась в пепел и рассыпалась. Крайне аккуратно я перевернул сожженную страницу, и следующая оказалась совершенно нетронутой: все четкие записи были различимы, словно сделанные вчера.

– Переверните еще одну страницу, – сказал Чжан Бинь.

Третья страница сгорела.

Четвертая страница была невредима.

Пятая страница сгорела.

Шестая страница была невредима.

Седьмая страница сгорела.

Восьмая страница была невредима.

…

Переворачивая одну страницу за другой, я видел, что нигде не было двух идущих подряд сгоревших или нетронутых страниц. От некоторых сгоревших страниц оставались лишь узкие полоски у переплета, однако на соседних я не видел никаких следов огня. Оторвавшись от тетради, я посмотрел в лицо Чжан Биню.

– Вы можете в это поверить? – спросил тот. – С тех самых пор я никому это не показывал, поскольку все, несомненно, решили бы, что это подделка.

– Нет, профессор Чжан, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Я вам верю!

После чего я рассказал второму человеку о своем дне рождения.

– Я предполагал, что у вас есть кое-какой опыт в этой области, – сказал профессор, выслушав мой рассказ, – однако я даже представить себе не мог, что он так ужасен. После того, свидетелем чего вы были лично, вы должны понимать, что изучение шаровой молнии – глупое и бесполезное занятие.

– Почему? Не понимаю.

– На самом деле я осознал это относительно недавно. На протяжении последних тридцати лет всю свою энергию, помимо поисков шаровой молнии в естественной среде, я посвятил теоретическим исследованиям. Тридцать лет. – Чжан Бинь вздохнул. – Не стану описывать вам это. Сами посмотрите. – Он обвел рукой большие картонные коробки вокруг нас.

Раскрыв одну, я обнаружил, что она доверху заполнена тетрадями с расчетами. Достав одну из тетрадей, я увидел в ней сложные дифференциальные уравнения и матрицы. Окинув взглядом целые стены подобных коробок, я шумно втянул глоток холодного воздуха, поражаясь колоссальной работе, проделанной профессором за тридцать лет.

– А эксперименты – вы их проводили? – спросил я.

– Совсем немного. Возможности были ограничены. Такой проект не мог получить солидное финансирование. Но, что гораздо важнее, ни одна из этих математических моделей не сто́ит экспериментальной проверки. Все они не имеют под собой надежного основания, и, углубляясь в исследования, я неизменно приходил к выводу, что самый первый мой шаг был ошибочным. Другими словами, даже от логически обоснованной математической модели еще очень далеко до получения шаровой молнии в лабораторных условиях.

– Вы по-прежнему продолжаете исследования в этой области?

– Прекратил несколько лет назад, – покачал головой Чжан Бинь. – Как это ни странно, это вы тогда впервые спросили у меня о шаровой молнии. В новогоднюю ночь я сидел, погрязший в безнадежных вычислениях, и тут услышал звон колоколов, возвещающий о наступлении нового года, и радостные крики студентов. И вдруг до меня дошло, что жизнь моя практически подошла к концу, и меня захлестнула невыносимая тоска. Я пришел сюда, как уже много раз до этого, достал из кармана дождевика тетрадь, и, осторожно листая страницы, понял правду.

– Какую?

Чжан Бинь взял тетрадь и положил ее перед собой.

– Взгляните вот на это и вспомните грозовую ночь вашего четырнадцатого дня рождения. Вы действительно верите, что все это находится в пределах существующих законов физики?

Я ничего не смог сказать в ответ.

– Мы с вами оба смертны, и пусть мы, возможно, проделали гораздо больше невероятной исследовательской работы, чем другие, мы по-прежнему остаемся смертными и можем рассуждать, оставаясь в рамках, установленных такими учеными, как Ньютон, Эйнштейн и Максвелл, не смея ни на шаг отступить в сторону, чтобы не оказаться в безвоздушной пустоте. Однако в пределах этих рамок мы ничего не сможем понять.

Слушая профессора, я ощутил то же самое отчаяние, которое захлестнуло меня на затянутой туманом горной тропе, ведущей на вершину Тайшаня.

– В вас я увидел еще одного молодого ученого, каким когда-то был я, – продолжал Чжан Бинь, – и предпринял все возможные шаги, чтобы остановить вас, не дать идти по этому опасному пути, хотя и понимал, что это бесполезно. Я хочу вам сказать, что сделал все возможное.

Умолкнув, он устало опустился на коробку.

– Профессор Чжан, – сказал я, – вы должны правильно оценить свою работу. Мы потратили свои силы на то, что нам показалось важным, и этого достаточно. В своем роде это успех.

– Спасибо за слова утешения, – слабо произнес профессор.

– Я говорю это также и для себя самого. Когда я доживу до ваших лет, именно так я буду себя утешать.

– Забирайте все это, – сказал Чжан Бинь, указывая на коробки. – Книги, тетради и диски. Если вам интересно, взгляните, если нет, забудьте обо всем. В них нет никакого смысла… И эта тетрадь – возьмите и ее. Мне становится страшно, когда я на нее смотрю.

– Спасибо, – сдавленным голосом произнес я. – Я могу переснять вот это? – сказал я, указывая на фотографию на стене.

– Разумеется. Зачем?

– Быть может, для того, чтобы когда-нибудь весь мир узнал о том, что эта женщина была первой, кто непосредственно измерил шаровую молнию.

Осторожно сняв фотографию со стены, Чжан Бинь протянул ее мне.

– Ее звали Чжэн Минь. Физический факультет Пекинского университета, набор 63-го года.

* * *

На следующий день я перевез коробки из квартиры Чжан Биня к себе в общежитие, устроив там склад. Затем на протяжении нескольких недель читал, целые дни напролет. Словно неопытный альпинист, я поднялся на вершину, которую, как я думал, до меня никто не покорял, но, оглядевшись по сторонам, увидел палатки тех, кто поднялся сюда раньше меня, и их следы вели дальше. К этому времени я изучил три математические модели, составленные Чжан Бинем, все три прекрасно обоснованные, одна из которых была в том же ключе, что и моя докторская диссертация, но только опережала ее на добрых десять лет. Еще больше меня пристыдило то, что на последней странице Чжан Бинь указал на ошибку в своих рассуждениях, чего не заметили ни я, ни Гао Бо, ни члены комиссии. Описание двух других моделей Чжан Бинь также заканчивал указанием на их ошибки. Но там, где я видел по большей части лишь неполные математические модели, Чжан Бинь, еще в процессе их разработки, обнаружил ошибки.