Единственным темным пятном были горы мусора, которые ежедневно оставляли после себя делегаты в «Рионсентро», собравшиеся, чтобы решить, как сделать мир чище. Но мусорщики-кариоки работали не покладая рук, и один из них, Иванилсон дош Сантуш, нашел бумажник с тремя тысячами долларов, потерянный японским экологом. Бумажник вернули владельцу. В тот же день другой мусорщик, Жаилсон Фернандеш, превзошел его: он нашел сумку одного француза, где было 30 000 долларов (самому Жаилсону пришлось бы проработать лет тринадцать, чтобы заработать такие деньги). И сумку тоже вернули. Оба мусорщика получили медали. Несколько месяцев спустя в официальном докладе ООН назвало Рио-92 «самой блестяще организованной конференцией в истории».

А как же иначе. Но Рио не особенно гордился этим фактом. Если вам нужен пример действительно сложной ситуации, как насчет самба-шествия в том же году несколькими месяцами ранее, когда платформы, принадлежавшие школе «Viradouro», изображавшие московскую Красную площадь, вспыхнули прямо посреди улицы?

Рио не поймешь, не понимая карнавала. Но какой из них? Турагентства называют карнавалом шествие школ самбы (почти 60 000 человек, черных и белых, в ярких костюмах), которое продолжается два вечера, в общей сложности девятнадцать часов, и за это время они проходят всего шестьсот пятьдесят метров самбадрома. Сами кариоки знают, что лучший в Рио карнавал проходит за пределами самбадрома, но и туристам, которые приехали специально, чтобы посмотреть на это зрелище, жаловаться не на что. Их глазам предстает шоу, грандиозное и впечатляющее как Годзилла, — опера под открытым небом, в которой любая из крупных школ самбы с легкостью превзойдет три-четыре бродвейских мюзикла по своим изобретательности, великолепию и изобилию роскошных обнаженных тел. Одна только ударная секция (минимум двадцать девять больших барабанов, тридцать обычных, сорок три литавры, десять куика, семьдесят семь тамбуринов, четыре агого, четыре реку-реку и девяносто два маракаса — на каждую школу) способна буквально сбить зрителей с ног.

Но любой турист, если ему это действительно интересно, может устроиться и получше, став одним из 60 000 героев самбадрома. Многие иностранные агентства продают туры, включающие в себя не только перелет, отель и билеты на трибуны, но и право пройтись вместе с одной из школ. Костюм им тоже выдают. Туристу даже не обязательно уметь танцевать самбу, потому что, как в старых фильмах Басби Беркли, даже самых неуклюжих гринго никто не заметит. Но вообще-то, как на любом представлении, обычно ты все-таки платишь за то, чтобы сидеть и смотреть.

Двести, сто и даже пятьдесят лет назад карнавал в Рио был совсем иным. Представление проходило в городе повсюду. Оно распространялось из квартала в квартал, дни и ночи, и действующими лицами становились все жители. Царили безумие, свобода и бесконечное буйное веселье. Пока длилось празднество, моральные устои, действительные все остальное время года, не признавались таковыми вовсе: солидные и респектабельные отцы семейств и чиновники выходили из дому в субботу вечером и возвращались только в среду, на первой неделе Великого поста, усталые и счастливые, измазанные губной помадой. Различия между богатыми и бедными, святыми и грешниками, даже между мужчинами и женщинами переставали существовать. Никто никому не принадлежал: выражение «карнавальная любовь» означало мимолетную страсть, вспыхивавшую в эти несколько дней, а термин «дети карнавала» описывал последствия такой страсти. На время карнавала реальная жизнь отходила на второй план, и даже в такой политически нестабильной стране, как Бразилия, в девятнадцатом и двадцатом веках никто ни разу и не пытался совершить государственный переворот в феврале — он бы просто не собрал кворум.

Год за годом карнавал развивался, жил в ритме с историей самого города. Они влияли друг на друга и вместе формировали характер жителей. Но прогресс потребовал времени. В семнадцатом и восемнадцатом веках, когда Бразилия все еще оставалась португальской и в Рио правили вице-короли, карнавал ничем не отличался от энтрудо, который праздновали в Лиссабоне. Энтрудо — жестокая игра, не щадившая ни стариков, ни женщин, ни детей, ни слабых и больных. Суть состояла в том, что половина населения закидывала и поливала другую всякой дрянью — водой, яйцами, мукой, клеем, известью, мочой и прочими помоями. Соперники отвечали им тем же, и совместными усилиями они превращали город в мусорную яму, от души наслаждаясь этим. Было небезопасно проходить под окнами — будь ты полицейский, священник, любое официальное лицо; какую бы униформу ты ни носил, стоило чуть зазеваться — и тебя с ног до головы окатывали грязной водой. И ты почти никогда не оставался в долгу. К концу карнавала начинался сильный всплеск пневмонии.

В девятнадцатом веке, когда в 1808 году португальский двор переехал в Рио, а в 1822-м пришла независимость, новая бразильская элита взяла за образец более утонченные и цивилизованные карнавалы, проходящие в Венеции или Ницце. В 1840 году в отелях и театрах Рио уже устраивали балы-маскарады, где оркестры играли последние европейские новинки — вальсы, польки и кадрили (мода на них держалась в Бразилии не одно десятилетие). Пьеро, арлекины и коломбины наполняли улицы вместе с же-перейраш — группами людей, которые били в барабаны, сковородки, жестянки или по всему, что могло производить шум. Появились карнавальные клубы, именовавшиеся «великими обществами». Они демонстрировали роскошные аллегорические платформы, которые тянула вперед пара лошадей, имитируя экипажи, доставлявшие королевских особ на торжественные церемонии, с той только разницей, что среди других весельчаков там присутствовали почти полностью обнаженные женщины (проститутки, естественно). Устраивались цветочные баталии, люди купались в море прямо в карнавальных костюмах и пускали фейерверки на морском берегу. Это был уже тот карнавал, каким мы его знаем, хотя все еще только для белых, но уже в гармонии с городом, который так стремился стать европейским — и во многом был таковым.

Но в середине девятнадцатого века Рио был во многом и африканским городом. Половину его населения составляли темнокожие — как рабы, так и свободные. И они могли похвастаться собственным карнавалом, значительно более живым и изобретательным. Его устраивали кордуэш — группы, которые собирались со всего района и бродили по округе, танцевали в костюмах и масках, с флагами и барабанами. В этом карнавале было больше азарта, ведь формировались сотни соперничающих групп. Некоторые становились заклятыми врагами — почти всегда из-за того, что во время танца одна группа отбирала у другой флаг и той в ответ приходилось спасать его с вражеской территории. Когда на улице встречались две группы, завязывались драки, отчего лавочники были вынуждены закрывать заведения, — в воздухе мелькали ноги, руки и кинжалы, кровь стекала в канавы. Вмешивалась полиция со своими дубинками, и в конце концов стражам порядка тоже доставалось. Но если членов одной из групп сажали в тюрьму, где они рисковали пропустить весь карнавал, то их противники собирались напротив здания тюрьмы и песнями требовали вернуть им свободу. Все надевали маски, узнать кого-то было трудно, и некоторые пользовались этим, чтобы совершать поступки, отличавшиеся некоторой жестокостью. Даже сегодня в отдаленных пригородах и в близлежащих городках во время карнавала все еще встречаются clóvis, злые шутники в масках и свободных одеждах. По сути они — клоуны, отсюда и происходит их название. Их оружие — шарик (из бычьего пузыря, резины или пластика) на шнуре, они изо всей силы бьют его об землю, чем пугают детей и случайных прохожих.