Во время смены руководства в управлении дивизии вышестоящее начальство практически перестало контролировать ее, не говоря уже об оказании помощи в работе, которая в то время была очень нужна. Работа в штабе округа шла обычным порядком, будто в дивизии ничего не происходило. Командующий же ВВС больше интересовался своими личными делами, нежели служебными. Мы знали, что В. Сталин был ярым поклонником спорта.

Он любил смотреть всевозможные соревнования. По его инициативе было создано спортивное общество ВВС МВО. В него входило множество команд. Часть из них уже получила известность, в частности по футболу, хоккею с шайбой, водному поло, конному спорту. В эти команды на льготных условиях переманили таких известных спортсменов, как Бобров, Крижевский, Зикмунд и других. Создавалось впечатление, что спортсменов он предпочитал летчикам. Не без улыбок мы рассматривали на стенде в фойе штаба ВВС округа портреты лучших воинов-авиаторов, 80 % которых были спортсменами. Василий рьяно болел за свои команды.

Как-то в феврале на утреннем построении полков политотдел дивизии по указанию округа рекомендовал провести митинги протеста с требованием осудить за подсуживание команду «Динамо» в игре по водному поло с командой ЦСКА на первенство Союза. Он присутствовал на ней и остался недоволен арбитром. В своих выступлениях заранее подготовленные ораторы требовали переигровки. Любопытно, что ни один из них на игре не присутствовал. Такие митинги прошли по всем частям ВВС округа. На следующий день после митингов во всех центральных газетах появились заметки, в которых говорилось о неправильном судействе на игре в водное поло между командами ВВС МВО и «Динамо» (Москва) с требованием болельщиков рассмотреть этот вопрос. Федерация учла общественное мнение и постановила игру переиграть. Команда ВВС МВО игру выиграла. На Центральном аэродроме имени Фрунзе, где находился штаб ВВС округа, силами солдат срочной службы он построил целый спортивный комплекс. После смерти отца спорткомплекс отошел к ЦСКА. Общество было распущено, а Василию за свои злоупотребления пришлось держать ответ.

Единственным работником штаба ВВС округа, знавшим о положении дел в дивизии, был Афанасьев. Редкая неделя проходила, чтобы он не побывал в ней. Обычно он прилетал из Москвы на самолете Як-11, который отлично освоил, летал на нем днем и ночью в СМУ. Редкий полет проходил у него без так называемого крючка, то есть выполнения какой-либо фигуры высшего пилотажа. Осуществилась его мечта – научиться красиво летать и уметь выполнять высший пилотаж. Пилотировал он нисколько не хуже настоящего летчика-истребителя. Выполнял он пилотаж и ночью. Однажды мы выполнили его с ним ночью при слабой видимости горизонта.

Выполнили его просто так – хотели острых ощущений. Об этом, разумеется, никому не сказали. Один из таких полетов едва не закончился летным происшествием. Летим мы из Малина на Як-11. Я в передней кабине, он в задней. Тут он говорит мне: «Знаешь, мне в Москве обещали выдать вместо унтов новые бурки. Давай, если хочешь, поменяемся унтами, мои новее твоих. Мне их все равно сдавать на склад». Я согласился. Решили обменяться сразу после посадки, не заруливая на стоянку, чтобы не терять время и сразу вылететь из Дубровиц в Москву.

Как только самолет приземлился, я еще на пробеге стал снимать унты. Для этого мне пришлось нагнуться. Слышу, двигатель стал работать на больших оборотах. Поднимаю голову и вижу, что самолет несется, словно на взлет, в сторону стоянки звена управления дивизии, где находились Ил-10. Я резко убираю газ и начинаю тормозить. В этот момент Вася кричит: «Ты что, взлетать собрался?» – «Да нет, – отвечаю, – думал, что это вы дали газ. Вижу, впереди стоянка, взлететь не успеем, поэтому и убрал обороты». Поворачиваю голову назад и не вижу Васю. Оказывается, он тоже наклонился вниз и делал то же, что и я. Наклоняясь вперед, один из нас зацепил плечом сектор газа и установил его во взлетное положение. Фактически самолет оказался неуправляемым. К счастью, мы это вовремя заметили и успели остановить самолет. Опоздай мы на какие-то секунды, и летного происшествия не избежать. Наши непродуманные действия могли нам дорого обойтись.

В этот день, 13 февраля 1950 года, у нас родилась дочь Ольга. Через несколько дней Вася на своем «козле»-«Москвиче» привез ее из роддома в Дубровицы. Нам с Полиной было интересно, как на ее появление отреагирует старшая дочь Валя, которой еще не было и двух с половиной лет. Она привыкла иметь дело с куклами и подумала, что это тоже кукла, только живая и говорящая. Пользуясь тем, что осталась с ней в квартире наедине, раскрасила ей щеки губной помадой. Когда Полина пришла домой и увидела краску, то подумала, что это кровь, и ужаснулась. Но, подойдя ближе, все поняла и успокоилась. Короче, пока они росли, проделок, как и у всех детей, было множество. Видеть все это порой было забавно.

Подполковника Кореняка, прибывшего вместо Корзинникова, я знал еще на фронте. Он был заместителем командира 154-го гвардейского полка 307-й штурмовой дивизии. К нашему полку он имел самое непосредственное отношение. Познакомившись с нашей мотористкой Леной Мартьяновой, женился на ней. Был в хороших отношениях с Пстыго, но как только Лена ушла из полка, дружба их фактически прекратилась. Лена с Полиной училась в одном ШМАСе в Красноярске. Они были знакомы еще до службы в полку и поддерживали отношения до последних дней ее жизни. Виктор Константинович был на десять лет старше меня, однако эта разница нисколько не мешала ни в работе, ни во взаимоотношениях. На фронте он совершил более восьмидесяти боевых вылетов на Ил-2, надеялся на присвоение звания Героя Советского Союза, но, как и многие летчики дивизии, имевшие на это право, не получил его. Единственным исключением был летчик его полка Купцов, которому это звание было присвоено посмертно. Как потом выяснилось, он оказался живым и до конца войны находился в плену.

Из ГДР, где Кореняк проходил службу после войны в составе Группы советских войск, он перевелся по личной просьбе. Им с Леной хотелось побыстрее забыться после трагической гибели шестилетнего сына. Осмакову Виктор Константинович не понравился. Он показался ему недостаточно энергичным и расторопным. Об этом я узнал в середине шестидесятых годов от самого Осмакова, когда встретился с ним на аэродроме Домодедово. В разговоре я упомянул наших общих знакомых, проживающих в Подольске, в том числе и Кореняка. «Кореняк, Кореняк, – переспросил он, – это тот самый, который ни то ни се и летать боялся, и толково ничего делать не мог. Помню, помню такого».

Услышав такой отзыв о человеке, которого я знал с 1943 года, хотел ему возразить, но не стал делать этого, посчитав, что нет смысла. О том, что Кореняк не умел летать, Осмаков, видимо, судил по случаю, когда Виктор Константинович отказался лететь с ним на самолете Як-11. На нем он никогда не летал, а Осмаков, наоборот, летал только на Як-11. Кореняк вообще никогда не летал на истребителях, поэтому и рвения летать на Як-11 не имел.

Вскоре к радости тех, кто не любил этот самолет, а таких в дивизии было большинство, поступило распоряжение свыше передать все Як-11 истребителям. Осмаков любил все распоряжения выполнять быстро, в указанные сроки, но данное распоряжение выполнить не сумел. Наступившая оттепель вывела аэродром из рабочего состояния. Слякоть и лужи не позволяли летать с него, а Москва торопила: быстрее перегоняйте самолеты в Кубинку, машины очень нужны, план летной подготовки застопорился. На осмотр летного поля Осмаков пригласил меня. Было ясно, что с такой полосы работать нельзя, в чем он убедился сам. Пока мы осматривали поле, начался сильный снегопад, и в это время Иван Федорович вдруг задает мне вопрос: «Как ты думаешь, можно сейчас летать или нет?» Не помню, что я ему ответил, и тут же услышал второй вопрос: «Чем занимаются сейчас полки?» – «Наземной подготовкой», – ответил я. «Это не занятие, – сердито проговорил он, – кто сейчас летает?» – «Никто, товарищ командир, аэродромы везде такие». – «Я так и знал, что бездельничают, куда только смотрит начальник штаба? Не укажи я, что надо организовать полеты, ни он, ни командиры полков не додумаются это сделать. А вообще-то правильно, что не стали летать – снегопад вроде того, что был тогда в Малине».