Метить в лицо такому противнику было бессмысленно: наверняка оно уже потеряло всякую чувствительность. Левка ударил в пах. Тот обеими руками потянулся к ушибленному месту, и, наклонившись вперед, стал хватать ртом воздух. Левка ударил его под дых. Парень, не в состоянии вдохнуть, открыл и закрыл рот, как рыба на берегу. Левка шагнул вбок и сделал подсечку — бандит упал на спину. Левка точным, хорошо рассчитанным движением ударил его ногой по коленной чашечке, чтобы тот, когда встанет, не смог двигаться быстро.

Тяжело дыша, сказал:

— Передай мистеру В., что надо быть повежливей.

И пошел прочь.

За спиной он услышал:

— Эй, Илья, что у тебя тут за хрень?

Через два поворота отдышался. «Черт с ним, с Вяловым, — подумал он. — Этот гад меня обманул. И он меня не запугает».

Никто в «Ирландском бродяге» Левку не знал. Может быть, Вялов и разозлится, но сделать-то все равно ничего не сможет.

Левка приободрился. «Я уложил такого бугая, а на мне ни царапины!» — подумал он.

И еще у него был полный карман денег. По дороге домой он купил два бифштекса и бутылку джина.

Он жил на улице кирпичных развалюх с крошечными квартирками. Соседка, Марго, сидела на своем крыльце и подпиливала ногти. Это была красивая черноволосая русская девчонка лет девятнадцати, с чувственной улыбкой. Она работала официанткой, но мечтала когда-нибудь стать певицей. Пару раз он угощал ее в пабе и один раз поцеловал — и она охотно ответила.

— Привет, детка!

— Это кто здесь детка?

— А что ты делаешь сегодня вечером?

— Иду на свидание.

Левка не очень-то поверил. Будь ей и нечего делать вечером — все равно она никогда бы в том не призналась.

— Бросай своего дружка, — сказал он. — У него наверняка воняет изо рта.

Она улыбнулась.

— Ты даже не знаешь, с кем у меня свидание!

— Иди лучше ко мне! — Он помахал свертком. — Я буду жарить бифштексы.

— Я подумаю.

— Лед захвати! — сказал он и вошел домой.

По американским стандартам у него была дешевая квартирка, но Левке она казалась просторной и роскошной. Она состояла из комнаты, одновременно спальни и гостиной, и кухни, с водопроводом и электрическим освещением, и все это в его личном распоряжении! В Петербурге в такой квартире жили бы человек десять, а то и больше.

Он снял куртку, засучил рукава и вымыл руки и лицо в раковине на кухне. Он надеялся, что Марго все же придет. Ему нравились такие, всегда готовые веселиться, развлекаться — и не особенно задумываться о будущем. Он почистил и нарезал на тонкие ломтики несколько картофелин, потом поставил на конфорку сковороду и бросил на нее кусок сала. Пока жарилась картошка, пришла Марго с кувшином колотого льда. Она занялась приготовлением напитков: налила джин, добавила сахар.

Левка взял свой стакан, отпил и легонько поцеловал ее в губы.

— Как вкусно! — сказал он.

— Какой ты прыткий! — сказала она, но не всерьез. Он начал подумывать, не получится ли уже сегодня затащить ее в постель.

Когда он начал жарить бифштексы, Марго сказала:

— Мало кто из парней умеет готовить.

— Моего отца не стало, когда мне было шесть, а матери — когда мне было одиннадцать, — сказал Левка. — Мы жили вдвоем с братом и привыкли делать все сами. Хотя, конечно, бифштексов в России мы не видели.

Она стала расспрашивать его о брате, и пока они ели, он рассказал ей свою жизнь. На большинство девчонок эта история двух сирот, оставшихся без мамы, работавших на металлургическом заводе, чтобы выжить, и спавших посменно в бараке, производила сильное впечатление. О такой детали, как брошенная им беременная подружка, он, конечно, умолчал.

По второму стакану джина они выпили уже в комнате. Когда начали третий, за окнами темнело, а Марго сидела у Левки на коленях. В паузе между глотками он ее поцеловал. Она раскрыла губы навстречу его языку, и он положил руку ей на грудь.

В этот миг дверь распахнулась.

Марго завизжала.

Вошли трое. Марго вскочила с Левкиных колен, все еще крича.

— Заткни хлебало, сучка! — сказал один из вошедших и ударил ее по губам тыльной стороной руки. Прижав ладони к окровавленным губам, она бросилась к двери. Ее отпустили.

Левка вскочил на ноги и бросился на того, кто ударил Марго. Он успел нанести один хороший удар и попал в глаз. Но остальные его скрутили. Они были сильны, и вырваться ему не удалось. Двое держали, а первый — похоже, он был главный — ударил его по зубам, а потом стал бить под ребра. Изо рта у Левки потекла кровь, и его стошнило.

Когда он ослабел так, что еле держался на ногах, его потащили вниз по лестнице и выволокли из дома. На обочине стоял синий «Гудзон» с работающим двигателем. Левку бросили на пол, и двое, сев на заднее сиденье, поставили на него ноги. Третий сел за руль, и машина тронулась.

Ему было слишком плохо, чтобы думать, куда его везут. Видимо, это люди Вялова, но как они его нашли? И что с ним теперь сделают?

Через несколько минут машина остановилась, и его вытащили. Они приехали к какому-то складу. На улице было пусто и темно. Он почувствовал запах воды и понял, что близко берег. Удобное место, чтобы убить, понял он с мрачной покорностью. Тело сунут в мешок — с несколькими кирпичами, чтобы наверняка пошло на дно — и бросят в озеро Эри. И никаких свидетелей.

Он попытался собраться с силами. В худшей переделке он еще не бывал. И на этот раз ему вряд ли удастся выкрутиться. «И зачем я только в это полез?» — подумал он.

Склад был весь заставлен новыми шинами, штабелями по пятнадцать — двадцать штук. Его протащили через весь склад и остановились перед дверью, которую охранял крепко сбитый парень, который поднял руку, останавливая.

Никто не произнес ни слова.

Дверь открылась, и появился Ник Форман. Верхняя губа у него распухла, один глаз не открывался. Увидев Левку, он сказал:

— Мне ничего другого не оставалось. А то бы меня убили.

Из кабинета вышел худощавый человек в очках. Это не мог быть Вялов, понял Левка, — слишком хлипкий.

— Тео, давай его, — сказал очкарик.

— Слушаюсь, мистер Найэл, — сказал главный громила.

Когда Левка попал в кабинет, ему вспомнился дом, где он родился: было так же душно и дымно. В углу он увидел иконы.

За металлическим столом сидел мужчина средних лет, на редкость широкоплечий. На нем был дорогой костюм и галстук, а на руке, державшей сигарету, два кольца.

— Что это за вонь? — спросил он.

— Блевотина, извиняюсь, — сказал Тео. — Буянить начал, нам пришлось его малость усмирить — ну он и блеванул.