— В подобных случаях высказывать личное мнение дипломату не положено, — заметил его столичный собеседник. «Видно, утро такое сегодня выдалось, — решил фон Готт, — все меня поучают». — Это мнение Берлина. Вы и сеньора Менц награждены Железными крестами второй степени и повышены в чине. Поздравляю, капитан цур зее, и поздравления вашей спутнице, отныне — оберштурмфюреру СС. Дальнейшие инструкции, полковник флота, вы получите в аэропорту.

— И все это — в телефонную трубку? — решил преподнести дипломату некое подобие урока фон Готт.

— Все, кому положено в этой стране заниматься ее безопасностью, прекрасно знают, с кем имеют дело. И потом, это не та страна, где кто-то повисает на телефонах.

— Значит, мир все еще у наших ног.

— Простите?

— Да это я так, поговорка молодости.

— Тем не менее, — вдруг вспомнил представитель посольства, который так и не назвал себя, — сообщите сеньоре Менц, что ей категорически запрещено оставлять территорию виллы и вообще лишний раз вступать в какие-либо контакты с кем-либо, вплоть до охраны. В целях ее же безопасности.

— С удовольствием посажу ее под замок. На горе местным ловеласам.

Но, судя по всему, предаваться шуткам германским дипломатам тоже не положено было.

— Через полчаса у вас появится пятеро сотрудников посольства и их консультантов, — невозмутимо продолжил собеседник барона, — которые займутся фотографированием плит. Прикажите охране обеспечить им доступ в подземелья виллы, в которых хранится основная часть этих каменных посланий, и при этом старайтесь не замечать их присутствия. Кстати, они прибудут с двумя охранниками, которые заменят парней, проведших эту благословенную Богом ночь в «Андском Гнездовье».

* * *

Когда фон Готт завершал разговор, Норманния уже стояла в проеме двери в легком спортивном костюме и с полотенцем на плече.

— Кажется, вы чем-то озабочены, мой фрегаттен-капитан?

— Уже капитан цур зее, — уточнил фон Готт, усаживаясь на краешек стола. — И прошу не забывать об этом. Кстати, вас тоже повысили. Теперь вы — обер-лейтенант СС и кавалер Железного креста второй степени.

— Щедро.

— Заслуженно.

— Что же тогда не так, как бы вам хотелось?

— Теперь уже многое не так, но… Завтра мы вылетаем. Машину пришлют. Вас сменит женщина, которая прибудет сегодня в шестнадцать.

— Тогда почему вы говорите об этом так, словно вас не повысили, а разжаловали? Тем более что появляется еще одна женщица.

— Погоди минутку, к водопаду пойдем вместе.

Хотя охранники уже обследовали окрестности виллы, тем не менее фон Готт внимательно осмотрел пространство у водопада и цепким взглядом прошелся по предгорьям по ту сторону ущелья, где мог оказаться снайпер.

Для него оставалось необъяснимой тайной — как на такой высоте мог образоваться водопад, небольшая струя которого, казалось, зарождается прямо в скальном массиве. Но вода в нем была удивительной на вкус — очевидно, такой, какой она и должна была оставаться на этой планете в своем первозданном виде.

— У меня создалось впечатление, что уезжать отсюда тебе уже не хочется, — возобновила прерванный в доме разговор Норманния, с удовольствием наблюдая, как новоиспеченный полковник флота с наслаждением обмывает свой мощный торс, ледяной водой.

Графине редко приходилось видеть такое мощное, мускулистое тело мужчины. К тому же она знала, что физической силы в этом человеке сокрыто значительно больше, нежели способны были породить его мышцы. Сила, соединенная с яростью, — вот что способно было превратить этого человека в демона. И если он и проигрывал в схватке со «Стражем», то лишь потому, что ему еще нужно налечь на приемы восточных единоборств.

— Очевидно, знакомство с доктором Микейросом и его плитами не прошло зря. Мундир-то на мне военный, однако в душе я остался полярником, исследователем, одним из немногих истинных скитальцев Антарктики, как называли себя зимовщики метеостанций и исследователи Приполярья. Не зря же меня, черт возьми, назвали Полярным Бароном. Похоже, что я им так и остался.

— Не сомневаюсь, что остался, — мечтательно улыбнулась фон Криффер.

— Трудно сказать, надолго ли хватило бы меня, но пока что мне кажется, что я с удовольствием остался бы здесь, чтобы остаток своей жизни посвятить исследованиям этих гор, этих плит и связям нашего мира с миром космического разума. И при этом время от времени отправлялся бы то ли в Антарктиду, то ли в Полярную Канаду.

— Так почему бы тебе не заявить об этом в Берлине?

Барон взял у нее из рук полотенце и долго, старательно растирал тело, возвращая ему естественное тепло и эластичность мышц.

— Потому что судьба моя уже решена. Не исключено, что мне придется принять командование над базой, которая будет заложена в Антарктиде. — Он не стал делиться с Норманнией той информацией, которую получил от барона фон Риттера после его возвращения из Внутреннего Мира, не имел права этого делать. Однако не сказать ей о том, что вскоре ему на много лет придется осесть в Антарктиде, фон Готт не мог. Ведь он, конечно же, захочет видеть ее рядом с собой.

— Это уже официальные сведения?

— Официальными они станут тогда, когда появится приказ фюрера. Но вероятность их очень велика.

Норманния задумчиво повела подбородком и, умывшись, тоже долго и старательно вытирала лицо. Эта новость застигла ее врасплох, и она тянула время, не зная, как ее воспринимать.

— Если подходить объективно, то лучшую кандидатуру на эту должность, чем Полярный Барон, с его арктическим опытом и крепким здоровьем, найти трудно, поэтому тех, в Берлине, можно понять. Но если сам Полярный Барон категорически против такого назначения, то, после возвращения в Берлин…

— К сожалению, такие решения уже принимают не в Берлине, — обронил фон Готт. — И потом, это ведь будет не предложение, а приказ.

— То есть как это — не в Берлине?! — удивилась Норманния. — А где же еще их могут принимать?!

Барон фон Готт холодно взглянул на Норманнию и молча направился к зданию.

— Вы не ответили на мой вопрос, капитан цур зее, — напомнила Норманния. — А ведь нетрудно догадаться, что мне тоже небезразличны ваша судьба и ваши служебные назначения.

— Можете считать, что вы не слышали моих слов. А к разговору этому вернемся, когда поступит приказ о моем назначении.

Норманнии понадобилось несколько минут обиженного молчания, прежде чем, уже за утренним кофе, она сказала:

— Ладно, будем считать, что вы ничего такого не говорили, барон, а я ни о чем таком не спрашивала. Но впредь просила бы четко различать: когда спрашивает унтерштурмфюрер фон Криффер, а когда — женщина, которой вы в течение каждой проведенной с ней ночи как минимум дважды объясняетесь в любви.