Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, Нина, в этих бумажках страшная сила… — быстро и даже заискивающе закивал Петр Петрович. — А знаешь ты, что на деньгах каждый значочек, каждая черточка и каждая закорючечка имеет смысл?
— Нет, не знаю, я о таких вещах никогда не задумывалась.
— Все это магические знаки и дьявольские заклинания, деточка.
— Да? Вы так странно говорите о деньгах…
— Ха, Петр Петрович — умнай, аж жуть, — вставил свое Андрей Петрович.
— А как же, — спокойно продолжал Петр Петрович. — Ты думаешь, где еще могут быть записаны молитвы дьявола? На деньгах, и только на деньгах они записаны. Нужно только уметь их прочитать.
— Да? — неопределенно и с каким-то внутренним испугом проговорила она. — А вы умеете их прочитать?
Петр Петрович посмотрел на нее ласково, пожал плечами и опустив глаза, произнес:
— Было время, деточка, когда я все умел.
— В таком случае, получается… — робко сказал она и запнулась. — Получается, что я тоже сегодня их прочитала?
— Что ты, солнышко, нет в тебе ничего такого, что должно тебя смущать.
Она опять задумалась, а потом заговорила умиротворенно, боясь спугнуть ту редкую минуту, в которую позволительно даже с чужими людьми говорить совершенно искренне, зная, что тебя выслушают и поймут:
— И все-таки меня очень многое смущает… Я вам расскажу одну историю, которая приключилась со мной, когда я была еще совсем девочкой. И не со мной приключилась, со мной-то как раз ничего не приключилось, а с моей лучшей школьной подружкой Верочкой Кротовой. Я после той истории стала понимать, как близко бывает зло, и только что-нибудь чуточку не так сделаешь или только подумаешь не так, как уже попадаешься в ловушку. Как же давно это было, половину жизни назад… У Верочки случилась беда страшная, для шестнадцатилетней девушки катастрофа такая, что впору умереть. Досадная неприятность: порезала на кухне палец. Мелочь… Да только через два дня началось заражение. Ее привезли в больницу, а там сказали, что палец придется ампутировать. Я теперь думаю: что же такое палец? Всего-то палец. Нужно было его отрезать, и ладно уж, как-нибудь и без него можно было жить. А Верочка в ужасе — нет и все! И мама ее тоже: как же девочка, первая красавица в школе, и без указательного пальца. И врачам говорит: вы районные коновалы, ничего не умеете. И резать, конечно, не стали. Прошел всего один день, а Верочке сделалось так плохо, что ее повезли в областную больницу. А там ей сделалось еще хуже, так что пришлось отрезать всю кисть. А еще через два дня ампутировали всю руку — до самого плеча.
Нина на некоторое время замолчала, взгляд ее застыл, она грустно улыбнулась, а потом вновь заговорила:
— Конец жизни. Только и остается — наглотаться таблеток. Как Верочка не покончила с собой — удивительно… Когда ее привезли, я каждый день ходила к ней, плакали вместе, а потом вдруг заметила за собой, знаете, что?! Выходя от нее, я улыбалась. Шла по улице и улыбалась… Вдруг спохвачусь! Как же так, говорю себе, Верочка, моя такая хорошая подруга, испытывает такое, что, может быть, похуже смерти, а я улыбаюсь. И ничего не могла поделать с собой: радовалась, самым неподдельным образом радовалась тому, что не со мной приключилась эта страшная беда, а с ней… Но пуще всего знаете чему я радовалась?.. Вы не поверите. Я даже не радовалась, а еще хуже — злорадствовала. Да, я злорадствовала: как же, первая красавица, воображала из воображал. А вот теперь ты узнаешь! Теперь ты самая, самая последняя!.. Разве не ужасно, что такая чернота может заполнять мою душу?.. Я много лет не видела Верочку. Слышала, что куда-то она уехала, где-то пыталась учиться, да ничего не вышло. А потом, говорили, что она насовсем куда-то уехала… И вот в позапрошлом году я была с Лялькой у мамы. Иду однажды по улице и вдруг за спиной: «Нинка!» Меня аж пронзило. Ее голос!.. Оборачиваюсь. Стоит передо мной сущая бомжиха. Одежда такая, кофта… И один рукав пустой, кажется, пришит к кофте. «Верочка ты?» — спрашиваю, а у самой ноги трясутся. А она, будто мы с ней только полчаса назад расстались: «Дай десять рублей». Я отдала ей все, что было с собой. Она схватила деньги и так нехорошо как-то засмеялась и тут же убежала… И я быстро-быстро пошла домой. И вдруг по дороге почувствовала, что мне как-то так хорошо стало. Оттого, что она не стала ко мне приставать с расспросами, и я так легко отделалась, откупилась от нее.
Нина замолчала, посмотрела на Петра Петровича словно за поддержкой.
— В чем же ты можешь быть виноватой, солнышко… — сказал, поникнув головой Петр Петрович. — И ничего ведь уже не переделаешь.
Нина пожала плечиком, вдруг засмеялась:
— Да, правда, не переделаешь. Пусть так все и будет, как случилось. Зато теперь у нас с Лялькой начнется новая жизнь. Мы поедем домой к бабушке. Мама такая слабенькая стала. А ведь я у нее уже три месяца не была. То и дело жду: а вдруг как позвонит соседка и сообщит что-нибудь страшное… Так что мы теперь заживем втроем. Я пойду преподавать в начальные классы, или воспитателем в детский садик. С такими деньгами можно позволить себе даже такую роскошь — работать задаром… Да вот завтра же соберемся и уедем. — Она посидела еще немного молча, по-прежнему улыбаясь. Наконец сказала: — Спасибо вам за приют. Вы были такими хорошими, славными соседями… — Она поднялась. — Пожалуй, я пойду.
Петр Петрович поднялся вместе с ней, первым шагнул к двери, но вместо того, чтобы открыть дверь, повернулся к Нине, огромный, загораживая проход.
— Прости нас, Нина, — тихим испуганным голосом, не глядя ей в глаза, сказал он. — Мы не можем тебя выпустить.
— Почему? — искренне, не понимая, удивилась она.
— Эти деньги, правда, такие большие… Не надо было тебе показывать их.
— Да, не надо… — сказал Андрей Петрович и тоже поднялся из-за стола.
— Что же вы такое говорите, Петр Петрович? — Испуг пролетел в ее голосе. — Почему вы так говорите? Андрей Петрович?..
— Прости нас, Нина… — Петр Петрович крепко взял обе ее руки в свои, зажмурился, чтобы не видеть ее глаз.
Андрей Петрович подошел сзади и, быстро выдернув из своих брюк поясной ремень, накинул
