«ЧУДЕСА МЕРТВЕЦОВ»

Среди приводимых Гарманном наблюдений есть и так называемая cruentatio, то есть чудесная способность трупа жертвы источать кровь в присутствии убийцы. Подозреваю, что и в этом случае речь идет именно о живом коматознике, а не о трупе, так как истечение крови возможно только при сохранении кровяного давленияа значит, при работающем сердце. Мало того, кровь у трупа сразу после смерти начинает распадаться на фракции: сухое содержимое крови оседает, образуя трупные пятна, а сама кровь от этого становится прозрачной жидкостью, что делает лицо покойника бледным. Таким образом, кровь не может истекать у трупа, так как у трупа уже нет крови: есть только бесцветная жидкость и сухой кровяной осадок.

«Применение трупа в быту». Выкопанные ночью на кладбище и украденные из могил трупы использовались в средние века как сырье для изготовления колдунами действенных лекарств.

В трактате Гарманна приводится и современный ему случай: один господин, когда его умершую жену несли на кладбище, попросил могильщиков нести ее осторожно, чтобы не причинить ей боли. Как мы видим, в то время даже думающие люди не могли понять простой вещи: если «покойник» испытывает боль (надо полагать, показывает ее тем или иным способом, видимо, вызывающим ужас у невежд), то он живой и просто находится в коме. И его надо не нести закапывать в землю, а лечить и вытаскивать из комы, возвращать к жизни.

Описываются народные представления, будто тело умершего способно слышать и вспоминать, а потому, продолжает Гарманн, везде рекомендуется не говорить вблизи мертвеца больше, чем нужно «для его потребности и чести». Под «потребностью» имеется в виду обычай несколько раз окликать умершего по имени, чтобы удостовериться в его смерти. Надо заметить, что этот обычай жив у нас и сегодня, и точно так окликал врач умершего Льва Толстого, о чем подробнее мы поговорим ниже.

Здесь мы тоже видим неосознаваемую проверку мертвеца на его коматозность. Неосознаваемую, так как Гарманн говорит о том, что слышать и понимать способен именно мертвец, хотя ясно совершенно, что такой способностью может обладать только коматозник, а не мертвое тело.

Позже Гарманн будет осужден последующими биографами знаменитых врачей как человек легковерный, «принимающий как факт любой немыслимый рассказ». Гарманн и в самом деле колеблется в выборе позиции: с одной стороны, вера в чувствительность трупа хотя и широко распространена в народе, отвергается ортодоксальными учеными как суеверие; с другой же стороны, немало достоверных наблюдений говорит в пользу именно этого, осуждаемого наукой представления.

На мой взгляд, все решалось бы просто, если бы Гарманн четко различил труп от коматозника. Никаких в таком случае проблем с наукой нет, а зато фактура была бы наукой не отвергнута, а зачтена в багаж научных знаний по вопросу летаргии.

Не сумев разобраться в азах — где мертвое, а где живое, дрезденский врач, в конечном итоге, склоняется к признанию тезиса о чувствительности мертвого тела. Как он пишет, если свидетельства кровотечения в присутствии убийцы остаются сомнительными (с его точки зрения!), то есть немало других признаков активности мертвецов. Волосы, ногти и зубы продолжают расти у человека и после смерти (вздорное представление, существующее и в наши дни и полностью опровергнутое судебной медициной, которая в этом видит только процесс усыхания тела от потери влаги). Гарманн продолжает: на трупе может выступать пот, эрекция полового органа мертвеца также подтверждается многими наблюдениями, особенно у повешенных.

На самом деле последнее обстоятельство объясняется только чистой физиологией — приливом крови в низлежащие области тела и заполением кровью всех сосудов. Но автор той эпохи находит в этом нечто большее, якобы отражающие некие следы жизни. Ходили рассказы о некоторых любителях острых ощущений, пытавшихся насладиться половым возбуждением, которое, как считалось, испытывает человек в первые минуты после повешения (очередное суеверие), но часто не успевавших вовремя остановить этот изысканный эксперимент. Когда раздевали солдат, павших на поля боя, пишет Гарманн, то их находили в том состоянии, в каком они были бы, если бы сражались в любовной битве. Врач добавляет, что эрекцию у покойников можно вызвать, если впрыснуть в артерии трупа некую жидкость.

Здесь снова вопрос наличия кровяного давления в теле трупа или коматозника. Никакой «любви» тут нет и близко. А эрекцию у свежих покойников может вызвать яд кобры, действие которого основано на том, что кровь превращается в коллоид, загустевает и несколько расширяется в объеме. Следует также добавить, что античные авторы, описывая медленную смерть распятого человека, указывают, что на второй день у еще живого казненного наступает непроизвольная эрекция от прилива крови в низлежащую часть тела, что причиняет ему мучительную боль — наравне с мукой от других обездвиженных членов тела. Мучительная эрекция — часть пытки распятием.

Представление о чувствительности трупа было тесно связано с идеей неделимости тела, ни один элемент которого не может жить отдельно от всего целого. Гарманн отдает дань модной тогда теме пересадки органов и сообщает несколько случаев, якобы точно документированных. Так, один дворянин лишился на войне носа, ему приставили нос другого человека, операция удалась, и новый нос оставался некоторое время на своем месте, пока вдруг не начал гнить. Выяснилось, что именно тогда первоначальный владелец носа скончался, увлекая за собой в пучину разложения и свой нос, находившийся далеко от него.

Вообще говоря, у меня тут возникает подозрение — не эта ли история стала источником для гоголевской повести «Нос»? Во всяком случае, меня тревожит более судьба первоначального владельца носа, который его как бы отдал — и с чем же он жил все это время? Странная история.

Все подобные явления Гарманн относит к естественным, отличая их от чудес, вроде ходящих мертвецов или мертвецов благоухающих, что было для его современников верным признаком святости умершего.

Тут снова вылезает, как шило из мешка, политика. Одних нетленных мертвецов надо называть суевериями, а других — нетленных святых христианства — считать вещью реальной, научной, понятной и прекрасной. В них Гарманну со своими рассуждениями лезть нельзя — а то отлучат от церкви.

Получается, простой нетленный мертвец (коматозник на самом деле) — это суеверия. А тот же самый коматозник, но угодный интересам Церкви — уже дар Божий и элемент пропаганды культа. И ватиканская комиссия сидит и, подсчитывая бонусы и минусы, вычисляет, принять очередного коматозника в число нетленных святых или нет.

Церковь в эту эпоху решала, какой коматозник — суеверие, а какой — дар Божий.

Гарманн разрешает трудные проблемы:

«В других случаях трудно понять, имеем ли мы здесь дело с феноменом природы, чудом или дьявольским наваждением. Таковы, например, случаи движения отдельных конечностей мертвеца: так, одна монахиня поцеловала руку умершей монахине, а та в ответ трижды сжала ее руку. Не менее спорными, но серьезными и заслуживающими углубленного изучения были случаи, когда трупы издавали какие-либо звуки, подобные, например, свиному хрюканью, из глубины могилы; когда затем одну такую могилу разрыли, то с ужасом увидели, что мертвец съел свой саван, — то было грозное предзнаменование чумы».