Понятно, что такая позиция Варшавы не улучшала советско-польские отношения, а тот факт, что польское руководство фактически солидаризировалось с позицией Германии, порождал в Москве подозрения в наличии неких тайных германо-польских договоренностей. Естественно, что Польша негативно отнеслась к вступлению СССР в Лигу Наций и заключению советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи. Однако действия Германии, нарушавшей установления Версальского договора, не вызывали никакой отрицательной реакции в Варшаве, что также наводило иностранных наблюдателей на определенные размышления. Тем более что в 1938 г. Польша отнюдь не являлась неким сторонним наблюдателем развернувшихся событий в Европе. Использовав ситуацию, возникшую в связи с аншлюсом Австрии, Варшава попыталась решить длившийся уже 18 лет территориальный спор с Литвой, добиваясь от нее под угрозой вторжения признания присоединения к Польше Вильно. Позиция Москвы определялась прежде всего стремлением недопустить возникновения нового очага конфликта на своих западных границах. Конечно же, советская позиция была расценена в Варшаве как вмешательство не в свои дела. Но в наиболее сложном положении советско-польские отношения оказались в период Чехословацкого кризиса.

Убедившись, что Англия и Франция не станут противостоять германским экспансионистским устремлениям в отношении Чехословакии, польское руководство решило использовать ситуацию для расширения собственного влияния в Восточной Европе и своей территории за счет южного соседа. Как по мановению волшебной палочки в польской прессе вдруг оживились античешские мотивы, восходящие к связанным с проведением польско-чехословацкой границы событиям 1920 г. Эта позиция Польши определялась в значительной степени античешским комплексом ряда влиятельных фигур в Варшаве, воспринимавших Чехословакию как «искусственно и уродливо» созданное образование Версальского договора. Тем самым Польша оказалась прямым противником Чехословакии и союзного ей СССР. Как уже было показано, Польша не только категорически отказывалась от обсуждения вопроса о пропуске Красной армии через свою территорию в Чехословакию, но и демонстрировала свою готовность с оружием в руках противостоять подобному развитию событий. Понятно, что ситуация лета — осени 1938 г. нисколько не улучшила советско-польские отношения.

Со своей стороны Москва весной — летом 1938 г. пыталась добиться равноправия с другими великими державами Европы. Однако быстро выяснилось, что ни Англия, ни Франция, не говоря уже о Германии и Италии, не склонны идти на такую уступку. И Лондон, и Париж сделали ставку на политику «умиротворения», которая, по их мнению, должна была направить экспансионистские устремления Германии в восточном направлении и стать основой консолидации Европы. Советское руководство совершенно справедливо воспринимало эти устремления Англии и Франции как наиболее серьезную угрозу своим интересам. Поэтому советское руководство постоянно демонстрировало готовность к участию в решении Чехословацкого вопроса и к выполнению своего союзнического долга. Однако Англия и Франция, конечно же, не откликались на эти советские предложения, поскольку их реализация сделала бы невозможным соглашение с Германией. Естественно, в этих условиях Польша воспринималась в Кремле в качестве прямого пособника Германии, что только подтверждало тезис о том, что Варшава является потенциальным противником № 1. Поэтому в Москве были заинтересованы в расколе складывающегося германо-польского тандема.

Тем временем уже в октябре 1938 г. Варшава, столкнувшись с ревизионистскими предложениями Берлина по вопросу германо-польской границы, решила нормализовать советско-польские отношения, явно ухудшившиеся в августе-сентябре 1938 г. Тем самым осенью 1938 г. Польша вновь прибегла к политике «равновесия» в отношении Германии и СССР. В итоге, неожиданно для Берлина Варшава уклонилась от принятия его предложений и демонстрировала нормальные отношения с Москвой. Однако оккупация Германией Чехии и Клайпедской области и провозглашение «независимости» Словакии ознаменовали начало предвоенного политического кризиса и продемонстрировали Польше, что ее стратегическое положение ухудшилось.

К 1939 г. было совершенна очевидно, что Польша не воспринималась никем как великая держава, но польское руководство, ослепленное собственными великодержавными устремлениями, упорно отказывалось признать очевидное. Польское «равновесие» между Германией и СССР уже не отвечало сложившейся ситуации. Объективно Польша стояла перед выбором: союз с Германией, или с СССР. Но польское руководство, переоценивавшее свои и недооценивавшее германские возможности, решило продолжать политику равновесия на этот раз уже в европейском масштабе, сделав ставку на Англию и Францию. Ни события 1938 г., активное участие в которых принимала сама Польша, ни реальные шаги Лондона и Парижа в 1939 г. в отношении Германии и СССР — ничто не влияло на оценку перспектив международных отношений, формулировавшуюся в Варшаве. Понятно, что советские предложения о сближении с высокомерием отвергались. Ведь за ними виделось только стремление Москвы получить доступ в восточные воеводства Польши и пересмотреть решения 1921 г. Отношение польского руководства к англо-франко-советским переговорам сложно охарактеризовать иначе как недоброжелательное. На этот раз великодержавный комплекс Варшавы был доведен до максимума — никакого соглашения о Польше за ее спиной, но отказ от любой договоренности с Москвой.

Для Советского Союза ситуация складывалась не слишком благоприятно. С одной стороны, стремление к соглашению с ним демонстрировали и Англия с Францией, и Германия, однако с другой стороны, опасность нового англо-франко-германского соглашения по примеру 1938 г. отнюдь не исключалась. Это подтверждала и позиция Польши, которая, будучи союзником Англии и Франции, не желала сближения с Москвой. Поэтому трудно согласиться с мнением С. 3. Случа, обвиняющего советское руководство в том, что оно «даже косвенным образом не собиралось облегчать положение своего соседа в условиях надвигавшейся германской агрессии, хотя сохранение независимости и территориальной целостности Польши объективно отвечало национально-государственным интересам Советского Союза».[831] Особенно, если учесть, что в тот момент вовсе не исключалась возможность германо-польского компромисса, что сделало бы Польшу младшим партнером Германии. Не следует также забывать и о том, что Англия и Франция также стремились найти компромисс с Германией за счет в том числе и Польши. Но ныне о подобных «мелочах» стараются не вспоминать. Если же говорить серьезно, то советское руководство прекрасно понимало, что только нарастание кризиса в Европе позволило бы Москве стать равноправным партнером той группировки великих европейских держав, которая откажется от антисоветских действий и будет готова учесть советские интересы. Причем Москва неоднократно предлагала Варшаве сближение, которое, между прочим, способствовало бы сохранению «независимости и территориальной целостности Польши».

В ходе политического кризиса 1939 г. в Европе сложилось два военно-политических блока: англо-французский и германо-итальянский, каждый из которых был заинтересован в соглашении с СССР. Со своей стороны Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях ей договариваться, и максимально ее использовала, балансируя между этими военно-политическими блоками. Международные отношения весны — лета 1939 г. в Европе представляли собой запутанный клубок дипломатической деятельности великих держав, каждая из которых стремилась к достижению собственных целей. События параллельно развивались по нескольким направлениям: шли тайные и явные англо-франко-советские, англо-германские и советско-германские переговоры, происходило оформление англо-франко-польской и германо-итальянской коалиций. Москва в своих расчетах исходила из того, что возникновение войны в Европе — как при участии СССР в англо-французском блоке, так и при сохранении им нейтралитета — открывало новые перспективы для усиления советского влияния на континенте. Союз с Англией и Францией делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими из этого последствиями, а сохранение Советским Союзом нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло ему занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны. Исходя из подобных расчетов был определен советский внешнеполитический курс.