– Прошу не указывать, – сухо сказал жандармский офицер, записывая что-то в тетрадь.

Один из жандармов вынес из комнаты завязанное в узел платье и, бросив его на пол перед офицером, поднял вверх старое порыжевшее пальто и дешевые подержанные брюки.

– Найдено-с за комодом, – доложил он. Офицер, брезгливо морщась, отодвинул свой стул. Жандарм вывернул карманы пальто, встряхнул брюки.

– Думаю, что этот маскарадный костюм не принадлежит госпоже Арсеньевой, – с кривой усмешкой сказал офицер.

Динка, почувствовав, что он снова ловит на чем-то Костю, мгновенно вмешалась:

– Это мама купила Никичу! Это наше! – быстро сказала она. Привычка постоянно выкручиваться и что-то придумывать в свое оправдание безошибочно подсказывала ей, где таится опасность.

– Так точно, ваше благородие… У них есть такой пьющий старик, – кашлянув в руку, подтвердил дворник Герасим.

– Уберите! – махнул рукой офицер.

Обыск передвинулся в комнату, где сидел офицер. Понятые стояли в дверях; жандармы выбирали из ящика письменного стола бумаги, шарили за обивкой дивана, снимали со стен картины, бросали на пол одеяла, подушки… Костя стоял рядом с Динкой, молчаливый и спокойный… Один из жандармов, присев на корточки перед печкой, начал выбрасывать оттуда полуобгоревшие дрова и золу. Офицер, отодвинувшись к стене, внимательно наблюдал за обыском… Когда последние дрова были выброшены и жандарм, засучив рукава, начал выбрасывать накопившуюся золу, Динка мельком взглянула на Костю.

«Хорошо, что ты не спрятал в печку…» – говорил ее взгляд, а губы едва удерживали торжествующую улыбку.

– Ничего нет-с… – поднимаясь с колен, заявил жандарм и еще раз для верности пошарил в печке рукой.

Динка посмотрела в лицо офицеру и неожиданно фыркнула.

– Полезайте в трубу! – сострила она. Офицер рассвирепел.

– Выведите девочку в коридор! Обыщите и выведите! – гневно закричал он.

Динка испуганно вскочила. Лицо Кости покрылось серой бледностью.

– Не трогайте ребенка! – строго остановил он подошедшего жандарма и, наклонившись к Динке, сказал: – Сними пальто и выйди в коридор!

Динка, придерживая одной рукой куклу, послушно сняла пальто и пошла к двери.

– Оставьте здесь куклу, – глядя ей вслед, сказал офицер.

– Прекратите наконец издевательство над ребенком! – возмутился Костя. – Я буду жаловаться!

– Я тоже буду жаловаться! Это моя кукла! – отталкивая от себя жандарма, крикнула Динка.

Черные усики офицера задергались.

– Я вынужден буду прибегнуть к насилию! – с угрозой сказал он.

Герасим поспешно обежал стол и, нагнувшись к Динке, испуганно прошептал:

– Позвольте куколку, барышня!.. – Потом, умоляюще взглянув на Костю, добавил: – Господин офицер могут перейти к насилию!

Костя взял у девочки куклу и молча положил ее на стол. Притихшая Динка не сопротивлялась, но глаза ее жадно искали Костиного взгляда, а рука, поймав его руку, крепко сдавила ее. Но Костя не шевельнулся. Взгляд его был прикован к офицеру, который не спеша развернул одеяльце, повертел в руках скомканную кружевную накидку и, подняв вверх куклу, тщательно осматривал ее…

Лицо Кости посветлело; он машинально повернул голову в сторону Динки и, встретив ее смеющийся взгляд, удивленно поднял брови…

Девочку вывели в коридор. Герасим вынес ей стул и тихо сказал:

– Подремлите пока, барышня…

Обыск длился долго… Динка сидела и слушала, как звенит в кухне посуда, грохочут кастрюли, хлопают дверцы плиты…

Огромная тяжесть навалилась вдруг на ее плечи, глаза смыкались… Она очнулась, когда рядом с ее стулом раздался голос Кости:

– Герасим, возьмите девочку к себе и первым утренним пароходом поезжайте на дачу.

Динка вскочила. Костю уводили… Она поняла и с криком вцепилась в него:

– Костя! Костя! Куда ты?

Костя крепко прижал ее к себе:

– Я завтра приеду к вам на дачу. Ступай к дяде Герасиму и ложись спать. Расскажи маме все, что здесь было, – тихо шепнул он, прижимаясь к ее щеке, и еще тише добавил: – Спасибо, умница…

Динка сдержала готовые брызнуть слезы: политические не плачут, они держатся гордо и независимо… как мама, как Костя…

– Возвращайся скорей, Костя, – сказала она шепотом, разжимая руки.

Костю увели… На дворе зацокали копыта лошади. Дворник Герасим запер все двери и, гремя связкой ключей, подошел к девочке.

– Пойдемте, барышня… чайком вас напою, уложу спать, а завтра к мамаше поедем… – ласково сказал он.

– Нет-нет! – решительно запротестовала Динка. – Я буду ночевать здесь. Я ничего не боюсь! Дайте мне мой ключ, и я сама завтра поеду к маме! Спасибо, дядя Герасим!

Она была уверена, что где-то неподалеку бродит вокруг дома Ленька. Может быть, он притаился в сарайчике и ждет, когда все уйдут…

– Я ни за что не пойду… я не боюсь, – повторила девочка. Дворник открыл парадную дверь и выглянул во двор.

– Пойдемте, барышня… Глубокая ночь на дворе. Ночи теперь длинные, осенние… Забоитесь одна в пустой квартире, ась?..

Но Динка не пошла. Герасим удрученно развел руками и, отдав ей ключ от черного хода, предупредил:

– Запирайтесь хорошо!.. Вот тут и крючочек! Да с огнем-то поаккуратней… Ложитесь вот на диванчик и загасите свечу. А то, не ровен час, пожар…

Для успокоения Герасима Динка улеглась на диване и потушила свечу.

Дворник вышел и, постояв на крыльце, направился к себе в дворницкую. А Динка снова зажгла свечу и, поставив ее в коридоре на пол, села под дверью черного хода. Она ждала Леньку… Но Ленька был далеко…

Ленька сидел на корме парохода, туго запахнув свой пиджак и подозрительно оглядывая едущих людей. Рубашки на мальчике не было, и неудобный тяжелый предмет, который он прятал за пазухой, прижимался к его голой груди, упираясь холодным дулом в сердце.

«Интересно, взведен у него курок или не взведен? – с опаской думал Ленька, боясь лишний раз пошевелиться. – Ведь револьвер небось Меркурия этого… Заряженный… Ну как стрельнет?»

Ленька поднял голову. Прямо над ним золотыми точками рассыпались по небу звезды; разбегаясь к берегу широкими волнами, река отражала огни парохода, ветер освежал лицо и трепал волосы… Ленька снова подумал о револьвере. Спущен у него курок или нет? Мальчику не терпелось вытащить его из-за пазухи и хорошенько осмотреть, но он преодолел это желание и стал думать о другом.

«Может, был обыск, а может, не был. Все равно Макаку выручать нужно. И револьвер подальше запрятать… И на дачу сходить, а то приедет мать, а девчонки нет…»