Эйла никак не могла насмотреться на него и все вглядывалась в его лицо, словно пытаясь разом унять тоску, скопившуюся в душе за все те годы, на протяжении которых ей ни разу не довелось повстречаться с людьми. Теперь, когда она уже успела немного привыкнуть к нему, ей удалось увидеть его лицо как нечто целое, а не только его отдельные черты. Ей хотелось притронуться к нему, провести пальцем по щекам и подбородку, по тонким гладким волоскам бровей. Внезапно ей вспомнилось нечто поразительное.

Из глаз у него текла какая-то жидкость! Она сама вытирала ему лицо, а плечо у нее до сих пор осталось влажным. «Значит, такое бывает не только со мной, – подумала она. – Креб никак не мог понять, почему из глаз у меня что-то начинает капать, когда я огорчаюсь, – с людьми из Клана такого не случалось. Он решил, что у меня не все в порядке с глазами. Но когда этот мужчина принялся горевать, из глаз у него тоже что-то потекло. Наверное, это свойственно всем людям из племени Других».

Эйла провела без сна предыдущую ночь, за короткое время на нее обрушилось множество переживаний, и наконец усталость взяла свое. Она уснула на меховой шкуре рядом с незнакомцем, не дожидаясь наступления вечера. Джондалар проснулся, когда начали сгущаться сумерки. Во рту у него пересохло, его мучила жажда, но ему не хотелось будить женщину. До него донеслось пофыркивание лошади и чмоканье жеребенка, но разглядеть удалось лишь смутные очертания золотистой кобылки, лежавшей у стены по другую сторону от входа в пещеру.

Он перевел взгляд на женщину. Она лежала на спине, отвернувшись от него, так что было видно лишь линию шеи, подбородок и нос. В памяти всплыли ночные события, и ему стало неловко, но, как только он вспомнил, что послужило причиной яростного всплеска эмоций, в душе его проснулась боль, заглушившая все прочие чувства. На глазах у него выступили слезы, и он плотно сжал веки, стараясь не думать о Тонолане, не думать ни о чем вообще. Вскоре он вновь забылся сном и очнулся уже глухой ночью. Его стоны разбудили Эйлу.

Огонь погас, и в пещере было темно. Эйла на ощупь добралась до очага, достала припасенные щепки и древесную труху, а затем осколок кремня и второй камень.

У Джондалара опять начался жар, но он не спал. Впрочем, он решил, что его ненадолго сморило, ведь женщина не могла так быстро развести огонь. Когда он проснулся, в очаге не оставалось ни одного тлеющего уголька.

Эйла принесла ему заранее приготовленный настой ивовой коры. Джондалар приподнялся, опершись на локоть, взял чашку и выпил все до капли, несмотря на горечь, стремясь утолить жажду. Вкус напитка показался ему знакомым. «Похоже, целебные свойства настоя ивовой коры известны всем», – подумал он. Но жажда все еще мучила его, и ему хотелось обыкновенной воды. Вдобавок он почувствовал, что ему нужно помочиться, но как объяснить все это женщине? Приподняв чашку, он перевернул ее вверх дном, чтобы показать, что она пуста, а затем поднес ее к губам.

Эйла сразу же поняла, что требуется. Она принесла бурдюк с водой, наполнила чашку и поставила ее рядом с Джондаларом. Ему наконец удалось утолить жажду, но при этом желание помочиться стало еще сильнее, и он беспокойно заворочался. По его движениям молодая женщина догадалась о том, что ему необходимо. Прихватив с собой горящую головню, она отправилась в ту часть пещеры, где хранились припасы, чтобы отыскать какой-нибудь сосуд. Во время поисков она нашла еще кое-что полезное.

Ранее она сделала несколько светильников, используя для этого камни с выдолбленной посредине впадиной, в которую заливалось топленое сало и помещался фитиль из мха, но они оказались не особенно нужны ей, ведь света, исходившего от горевшего в очаге огня, было вполне достаточно. Она взяла светильник, достала фитиль из мха и принялась искать мочевой пузырь, в котором хранилось сало. Заметив рядом с ним пустой пузырь, она прихватила и его.

Эйла оставила пузырь с салом у огня, чтобы оно слегка растопилось, а пустой отнесла Джондалару, но не сразу сообразила, как объяснить, для чего он предназначен. Приподняв пузырь, она расправила его края и показала Джондалару отверстие, но тот ничего не понял. Эйла на мгновение растерялась, но затем откинула край шкуры, которой он был прикрыт, и поднесла сосуд к области паха. Джондалар сообразил, что к чему, и взял у нее пузырь.

Он ощутил неловкость из-за того, что оказался вынужден облегчиться лежа, а не стоя. Эйла догадалась о том, что он чувствует, и, тихонько улыбаясь, направилась к огню, чтобы заправить светильник. «Он никогда прежде не бывал так сильно ранен, – подумала она, – во всяком случае, ему не приходилось подолгу лежать». Он посмотрел на нее с чуть смущенной улыбкой, когда она взяла пузырь и вышла, чтобы опорожнить его. Затем Эйла оставила его около постели Джондалара, чтобы тот смог воспользоваться им в случае необходимости, заправила светильник салом и подожгла фитилек из мха. Поставив его неподалеку от места, где лежал Джондалар, она сняла куски кожи, прикрывавшие рану.

Джондалар попытался сесть, чтобы взглянуть на рану, хотя каждое движение причиняло ему боль. Эйла помогла ему. Увидев ссадины на груди и на плече, он понял, почему казалось, что болезненные ощущения в основном связаны с правой половиной тела, но острая боль в ноге тревожила его сильнее всего. «Неизвестно, насколько опытна эта женщина, – подумал он. – Если она сумела приготовить настой ивовой коры, это еще не означает, что она – настоящая целительница».

Когда она сняла пропитавшуюся кровью припарку, он забеспокоился еще больше. Ему не удалось толком осмотреть рану при таком слабом освещении, но сомневаться в том, что бедро сильно повреждено, не приходилось. Нога распухла, покраснела и покрылась кровоподтеками. Когда он пригляделся повнимательнее, ему показалось, будто на поверхности кожи виднеются узелки в тех местах, где края раны были чем-то скреплены. Джондалар имел весьма смутное понятие о приемах, к которым прибегают целители: как и любой здоровый молодой человек, он не испытывал к этому интереса. Но он не мог припомнить, чтобы кто-нибудь из Зеландонии пытался зашить рану.

Он внимательно следил за тем, как Эйла делает новую припарку, на этот раз из листьев. Ему хотелось спросить, что это за листья, поговорить с ней, выяснить, велика ли ее искушенность в деле врачевания. Но как быть, если она не владеет ни одним из известных ему языков? Да и, собственно, если призадуматься, он ни разу не слышал, чтобы она сказала хоть что-нибудь. Как ей удалось стать целительницей, если она не может разговаривать? Впрочем, кажется, она действует умело и поставленная ею припарка несколько умерила боль.

Джондалар махнул рукой на свои сомнения – все равно ничего тут не поделаешь – и стал спокойно наблюдать за тем, как Эйла промывает каким-то целебным настоем ссадины на груди и плечах. Только когда она развязала полоску мягкой кожи и сняла компресс, Джондалар понял, что и на голове остались следы ушиба. Пока Эйла делала свежий компресс, он ощупал шишку и больное место.

Эйла направилась к очагу, чтобы разогреть бульон. Джондалар не сводил с нее глаз, пытаясь понять, кто она такая.

– Вкусно пахнет, – сказал он, почуяв аромат наваристого бульона.