Дни стояли короткие, так что времени работать «вразвалочку» у них не было, а ночевать в подвале или, чего доброго, на мусорных кучах брошенного города Сергееву не улыбалось.

Когда они выкатили транспортировочную тележку с катером наверх и содрали мутную, пыльную пленку с корпуса, один из пришедших с ними бойцов (а всего пришло четверо) аж заматерился от восхищения. «Хуверкрафт» был как новенький, словно только что с завода! Подвал, конечно, заливало, но на крайне непродолжительное время – вода под пленку не попала или почти не попала. Даже на приборной доске пыли почти не было – не просочилась она под упаковку и через уплотнители.

Пока бойцы носили бензин в канистрах и заправляли вместительные баки «хувера» под самую пробку, Сергеев расконсервировал двигатель, протер и почистил свечи. Проинструктированный им Молчун тем временем залил водой сухой аккумулятор.

Когда двигатель прочихался, завелся – «хувер» приподнялся над землей, полоща «юбкой» по бетонной крошке. Сзади с низким гулом замолотил воздух тяговый винт, запрятанный в жирный от смазки проволочный чехол.

Сергеев отдал приказ загрузить в пассажирский отсек все полезное: запчасти, смазку, инструменты и прежде всего топливо. Сердце у него учащенно билось. Из ситуации, казавшейся патовой еще утром, мог появиться выход. Конечно, это была не победа и даже не успех, но от бесславного поражения они тоже смогли отвертеться.

Ходовой винт месил снежную пыль, закисшие рули качались со скрипом и скрежетом – смазка густела на морозе и медленно просачивалась в глубь шарниров. Набитый грузом «под завязку» «хуверкрафт» скользил по поверхности, напоминающей лунный пейзаж, оставляя за собой белый шлейф, похожий на дым от пожарища.

Они шли к Госпиталю.

За ними по пятам неслась и рушилась на землю беззвездная сырая ночь. Из развалин, надсадно каркая, поднималось испуганное воронье. Ревел мощный мотор, а с фундаментной стены за летящим над землей катером наблюдала та самая огромная рыжая крыса.

Когда все стихло, крыса опустилась на передние лапы и зашипела, словно вскипающий чайник, широко открывая зубатую, узкую пасть. В ответ на этот пронзительный звук из-за мусорной кучи выскочила еще одна рыже-серая тварь, только размером поменьше, потом еще одна… Развалины оживали.

И люди для этого были совсем не нужны.

Лондон встретил Сергеева дождем.

Он хлынул с мгновенно потемневшего неба, как только скоростной экспресс отошел от платформы Хитроу.

Самолет прилетел днем, пассажиров было не очень много, и вагоны экспресса остались полупустыми. Михаил занял место за столиком у окна и заказал у стюарда кофе. В разовом стакане оказалась омерзительная коричневая жижа, но Сергеев упрямо прихлебывал горячий напиток, вглядываясь в мелькающий за окном индустриальный пейзаж.

Он бывал в Лондоне осенью 1996-го. Всего несколько дней, причем дней далеко не праздных. Было тогда, как бы сказать потактичнее, не до достопримечательностей.

Тогда группе Сергеева поступил заказ на розыск и уничтожение Анвара Усманова. Задание нужно было выполнить в сжатые сроки и чисто. Под «чисто» подразумевалось отсутствие прямых улик, указывающих на то, что уничтожение Усманова было проведено российскими спецслужбами. Метод исполнения приговора (в том, что это был именно приговор, сомнений не было) не уточнялся. Заказчиков интересовал исключительно результат.

Чеченцы в Лондоне в то время уже не были диковинкой. Им сочувствовали, называли борцами за свободу и предоставляли вид на жительство без особых препятствий. Многих даже признавали политическими беженцами. Англичане, пережившие не одну колониальную войну, знали, что такое терять Империю. Они, пролившие столько крови для утверждения и сохранения своего могущества, как ни странно, умели сочувствовать бунтовщикам.

Люди, пославшие в Лондон Сергеева, сопереживать мятежникам не умели. Наверное, не читали в детстве «Капитана Сорвиголова».

В апреле того же года, когда Умка, он же Сергеев, Оленин по кличке Бэмби и Кулек – Генка Кульков – приехали в Лондон из разных стран и с разными паспортами, погиб Дудаев. И кто-то из жителей российского олимпа решил, что Усманова никак нельзя пустить на освободившееся место. Вельможное «не пущать» трактовалось однозначно. Приказ был отдан. Но ни одна российская спецслужба его не получила. Зато его получила несуществующая уже три года Контора. Официально несуществующая.

После приказа о разгоне Конторы в 1993-м, подписанного лично Ельциным, они теоретически работали на свой страх и риск, хотя фактически под той же государственной «крышей».

Как частные лица, они стали еще удобнее в пользовании, может, потому, что им теперь платили немалые деньги. А за хорошие деньги профессионал, как известно, может все. Даже то, чего не может!

Для всего мира они были никем.

И имя им было – никто.

В случае неудачи, а такие случаи бывали, рассчитывать хоть на какую-нибудь помощь не приходилось. Для всех, в том числе и для тех, кто платил им деньги за работу, они были международными авантюристами, неким подобием Иностранного легиона. Призраками. Разовым материалом. За таких не вступаются, о существовании таких даже не вспоминают. И уж конечно, порядочные люди услугами таких проходимцев не пользуются!

Но именно они – Кулек, Бэмби и Умка – прилетели в столицу Великобритании тем летом. Прилетели потому, что кто-то должен был ответить за взрывы в Москве и Нальчике. И Усманов ответил. Полной мерой. Был ли он виноват, не был ли – оказалось второстепенным вопросом. Назначен. И этого достаточно.

В тот же вечер, а вернее ночью, никого из них уже не было в Лондоне. Сергеев летел в Буэнос-Айрес, Оленин в то же самое время мчался в Париж в тоннеле под Ла-Маншем, а Кулек сел на самолет до Барселоны.

С Анваром Усмановым в тот вечер случилось несчастье. Он умер от остановки сердца. Совершенно случайно. Без всяких видимых причин. Если не считать причиной несколько капель бесцветной жидкости, нанесенных Кульком на кожаную оплетку руля усмановского «ягуара».

Но это не остановило ни взрывы, ни войну. Что, собственно говоря, было не нужно и самим заказчикам.

Поезд несся к центру Лондона. По стеклам вагона стекали капли воды – дождь припустил пуще прежнего.

«Три года, – подумал Сергеев с неожиданной тоской, – целых три года прошло с той командировки. Я думал, что все кончено и это насовсем. Два года свободы. Совсем другая жизнь, другие заботы… И вот опять. Как назло, тот же Лондон, тот же дождь. Остается надеяться, что хоть на этот раз никто не умрет».

Но особых надежд на такой исход не было. Похоже было, что все развернется самым неблагоприятным образом. Во всяком случае, предчувствия у Сергеева были плохими. Интуиции он всегда доверял, а в последнее время так особенно.

Сквозь внезапно разорвавшийся ковер туч ударило солнце. Поезд пронесся мимо стены из бурого кирпича, плотно разрисованной граффити, и выскочил на эстакаду, на секунды зависнув над красными зданиями, зеленым и свежим пятном небольшого сквера, автомобилями, ползущими по улочкам, и алым, как пожарная машина, двухэтажным автобусом, замершим у остановки.