Когда корабль еще не закончил отворот, раздался взрыв большой силы в районе третьей пушки. Командир корабля капитан-лейтенант Тухов в беседе с нами заявил, что корабль попал на минное поле противника и на нем подорвался.

От сильного взрыва мины лидер переломился на две части. Носовую часть корабля завернуло вправо, соединив параллельно две части — носовую часть до третьей пушки и кормовую до первой трубы. Носовая часть корабля затем оторвалась и погрузилась в воду быстрее, чем кормовая, а через 5 минут и кормовой части не стало на поверхности воды.

Всякие предположения, что лидер „Москва“ погиб от взорвавшихся торпед на корабле, в которые якобы попал снаряд противника, являются не состоятельными, т. к. спасшийся вместе с ними краснофлотец-торпедист Гриценко рассказал нам, что торпеды в торпедных аппаратах и стеллажах находились невредимыми до самого момента гибели лидера. Это видели и мы сами.

Правда, снаряды противника, примерно 130-мм калибра, ложились недалеко от корабля, но все с недолетами и перелетами, прямых попаданий мы не замечали.

Самолеты противника появились над кораблями после взрыва, два из них сбили зенитчики лидера „Харьков“. Мы сами наблюдали, как они загорелись и упали в воду, один близко от нас, а другой далеко.

Спасшийся радист Пилипчук говорил нам о том, что командир 2-го дивизиона эсминцев капитан 2-го ранга Романов (в этой операции находился на лидере „Харьков“) приказал командиру лидера „Москва“ тов. Тухову, чтобы он никаких зигзагов во время отхода на обратном курсе не делал. Откуда было известно радисту Пилипчук это приказание, нам неизвестно.

Наш командир батареи Вуль, видя безнадежное состояние кормовой части корабля, скомандовал нам прыгать за борт, а из носовой части в это время уже многие плавали. Очутившиеся бойцы и командиры в воде, подбирали плавающие спасательные средства и, пользуясь ими, плавали до вечера. С нами же плавал на пробковом матрасе командир корабля Тухов и другие командиры.

Некоторые краснофлотцы и командиры подобрали оставшуюся на плаву шлюпку, и на нее уселось 17 человек, которые пытались уйти в направлении Одессы. Но когда шлюпка находилась уже на горизонте, ее нагнал румынский торпедный катер и отбуксировал к берегу.

Абсолютное большинство команды корабля плавало в воде, многие из них плыли самостоятельно к берегу, в том числе старший помощник командира корабля старший лейтенант Воронин и краснофлотец Колесников плыли без спасательных поясов. Причем Колесников доплыл до берега, а Воронин проплыл миль 13 и недалеко от берега исчез. Вероятно, он утонул. Часть команды, в том числе и мы, держались на воде, плывя к берегу, до самого вечера и только перед заходом солнца нас стали подбирать катера. Мы, когда нас подобрали, потеряли сознание и пришли в чувство только на берегу.

Всего спаслись 69 человек: 7 командиров и 62 краснофлотца и младших командиров.

Из командиров спаслись:

1. Командир лидера „Москва“ капитан-лейтенант Тухов.

2. Помощник командира старший лейтенант Приваленков.

3. Командир БЧ-2 старший лейтенант Беркович.

4. Командир БЧ-5 инженер-капитан-лейтенант Голубов.

5. Командир трюмно-котельной группы старший инженер-лейтенант Жебровский.

6. Командир зенитной батареи Вуль.

7. Начальник службы X[128]Закусило.

Из числа сверхсрочников находятся в плену старшины групп Седов и Сергеев.

Военком корабля батальонный комиссар т. Плющенко во время стрельбы находился у третьего орудия, т. е. в том месте, где произошел взрыв и нужно полагать, что он погиб в это время, хотя некоторые краснофлотцы говорили, что Плющенко застрелился, но это маловероятно.

После того, как команда лидера „Москва“ была собрана на берегу, всех переодели в румынскую одежду, посадили в вагон и доставили в Бухарестскую тюрьму. Там командный состав отделили от нас, и всю команду разделили на группы по национальностям: отдельно русских, украинцев, белорусов и евреев.

Причем командир корабля Тухов приказал нам, чтобы при опросе данные о себе давали правильно, а сам он не хотел признаваться в том, что он командир.

Никаких специальных допросов с нас не снимали за исключением того, что спрашивали фамилию, имя, отчество, должность на корабле, адрес места жительства и большевики ли мы. Все мы записались рядовыми матросами и сказали, что мы в коммунистической партии и комсомоле не состоим.

Из Бухарестской тюрьмы вскоре нас, русских, перевели в город Гаешти, поместили в бараки при какой-то воинской части. Там над нами издевались, повседневно подвергали побоям, заставляли много работать.

Кормили нас исключительно плохо, ежедневно выдавали в обед и вечером „суп“, сваренный из воды и какой-то бурды, гороховых стручков и небольших кусочков мамалыги. Больше никакой пищи не давали. Хлеба за все время плена ни разу не дали.

После этого переслали в местечко Вослуй, где мы пробыли полтора месяца. Условия жизни стали еще хуже.

Из этого местечка, где набралось пленных около 1000 человек, нас перевезли поездом в Кишинев и там, до побега, мы строили дорогу Кишинев — Бендеры.

Очень большую работу среди команды лидера по организации побега из плена с самого начала проводил командир отделения Шевченко (член ВКП(б)), но после разделения нас по национальностям, он как украинец попал в группу украинцев, а мы остались с группой русских в количестве 28 человек, поэтому судьба Шевченко нам неизвестна.

Убежало из лагеря 6 человек: 5 краснофлотцев и один военфельдшер Красной Армии, который отстал от нас, не решившись переплывать через реку Днестр. Он нам заявил, что не доплывет на другой берег и что попытается найти лодку, чтобы на ней перебраться. Мы же пятеро свободно переплыли и попали в город Тирасполь.

Командир отделения кок Сазонов остался у своих родственников в городе Тирасполь. С ним также остался краснофлотец Глотов. Командир отделения Сысорев отстал or нас в городе Тирасполь, когда мы поодиночке уходили из города. Мы вдвоем в Тирасполе у Сазонова переоделись в гражданское платье и под видом выпущенных из допра[129], пешим образом, добрались до Краснограда, а там 15 октября перешли линию фронта.

Весь путь шли беспрепятственно, если не считать один случай: при подходе к реке Буг нас встретила автомашина, в которой находился немецкий офицер. Он приказал переводчику спросить нас, кто мы, куда следуем и есть ли у нас документы.

Подошедшему переводчику мы ответили, что нас выпустили из допра и документов никаких не имеем. Удовлетворившись ответом, он оставил нас в покое. Как мы потом узнали от граждан, этот офицер занимался грабежом крестьян, забирал свиней, скот и прочее. Больше ничего особенного с нами не было».