Отец хотел, чтобы меня убили или бросили где-нибудь, но она ночью увезла меня в отдаленную индейскую деревню. Когда по ночам я не мог спать из-за головных болей, она укачивала меня и пела песни своего народа. Я до сих пор помню их...

На следующий год она отвезла меня в Мехико к священнику, который оказался мудрым человеком. В нем текла та же кровь, что и в ней. Он научил меня читать, писать, считать и еще многим другим вещам. Это был очень хороший человек. Очень образованный для своего времени.

Он объяснил мне, что я могу вырасти очень большим, а люди боятся всего, что не похоже на них самих. Такой глубоко скрытый примитивный страх свойствен только диким животным. Чтобы белый волк выжил среди серых, он должен быть бесстрашным борцом. В противном случае он будет убит. Возможно, это боязнь того, что привлекает внимание, а следовательно, и вызывает опасность.

Священник сказал мне, что, если я хочу выжить, Мегги, я должен быть терпимым, пусть даже другие будут нетерпимыми по отношению ко мне, что я должен быть очень осторожным...

Иоханнес — мой племянник. Его мать, Консуэло, — была моей родной сестрой. Мы с ней стали двойным позором для нашего отца: я — потому что родился гигантом, а она — оттого, что вышла замуж за бедного моряка...

Альфредо положил на тарелку несколько кусков бекона, насыпал пригоршню орехов и добавил холодных маисовых лепешек.

— Здесь совсем немного запасов, — будто извиняясь, повторил он. — Если бы я ждал гостя, то, поверьте, сумел бы подготовиться как следует.

Мегги смущенно улыбнулась.

— Я и так доставила вам немало хлопот, — тихо сказала она. — Хочу теперь спросить вас, а где Иоханнес? Я должна увидеть его. Непременно! С ним все в порядке? Скажите.

— Он жив, но очень много пережил в последнее время. Думаю, он хочет теперь разделаться со своими врагами. Это так похоже на него и на его отца!

— Вы уверены, что с ним все в порядке, Альфредо? Я должна найти его! Я люблю его, поверьте, очень люблю и боюсь, что он не вернется в Лос-Анджелес.

— Не беспокойтесь, Мегги, он вернется.

— Вы не понимаете... Дон Федерико пришел познакомиться со мной. Он был очарователен, ну, полагаю, мне это льстило. Взрослый мужчина, такой красивый... Я рассказала Иоханнесу, но никогда не думала...

— Вы должны быть мудрее, Мегги. Молодость — не оправдание, все мы люди! Иоханнес не хочет бывать там, где может встретить его, этого дона Федерико, человека непорядочного, в нем это заложено с детства: он рос злым ребенком. Думает только о себе. — Альфредо улыбнулся. — Федерико верит, что я умер. Или хочет в это верить. Возможно, настало время намекнуть ему...

— Вы можете отвезти меня к Иоханнесу? Я должна видеть его!

— Я могу отвезти вас туда, где он находится, или, по крайней мере, находился. Хотя я предпочел бы, Мегги, знать, что вы в безопасности и уже в Лос-Анджелесе.

— Отвезите меня к нему! Я должна его увидеть! Должна увидеть до того, как он снова куда-нибудь уедет!

— Хорошо. Тогда надо собираться. И когда встанет солнце... Пока оставайтесь здесь... Здесь вы как за каменной стеной. А у меня есть другое место для ночлега. — Он махнул рукой в сторону темнеющего леса.

— Почему бы вам, Альфредо, не поехать вместе со мной в Лос-Анджелес? Вам, наверное, нет нужды оставаться здесь?

Альфредо грустно улыбнулся.

— Думаю, Лос-Анджелес трудно чем-нибудь удивить. Там привыкли к чрезмерной пышности, изящные доны скачут на своих породистых лошадях в седлах, расшитых серебром. Но это все не для меня. Вы, Мегги, можете себе представить меня, живущим там? Человек ростом даже в шесть футов считается, по вашим меркам, необычайно высоким, большинство мужчин имеют рост пять футов восемь дюймов и меньше. — Альфредо смущенно улыбнулся. — Во мне семь футов и восемь дюймов, а вешу я — четыреста фунтов! Да они там все пооткрывают рты от удивления, станут пялить на меня глаза и все время спрашивать, каков мой рост. А потом будут страшно разочарованы, что сами не столь высоки... Двери в ваших домах, Мегги, очень узки, потолки низки, а кресла рассчитаны на карликов.

Здесь, в горах, все по-другому. В сравнении с горами я кажусь совсем маленьким, и среди деревьев — ощущаю себя человеком среднего роста. Там у вас, внизу, все пропитано ненавистью, страхом и завистью, а здесь свежий воздух, простая пища и мои книги.

Знаете ли, я вообще превратился в ночное существо. В темноте я вижу так же хорошо, как летучая мышь или сова. Хожу по тропинкам, по которым не ходит никто, кроме меня: у меня есть излюбленные места, где я подолгу сижу и смотрю вниз на пустыню или на горячие источники, где растут пальмы. Оттуда я нередко наблюдал и за своим другом — Иоханнесом...

— Вы разговаривали с ним?

— О нет! Возможно, потому что он мой друг. Мы обменивались книгами и, думаю, некоторыми мыслями. Он знает, что я есть, знает, что я существую. Может быть, даже знает, кто я такой. Мне хотелось, чтобы он узнал обо мне, поэтому я оставил ему свой след-подпись, считая, что это объяснит ему больше, чем просто мои слова.

Чтобы жить в городе, человек должен либо подняться над окружающей его средой, либо слиться с толпой. Здесь же, в пустыне, в горах, человек может ощутить себя частью Вселенной, а при желании может даже парить в воздухе вместе с орлами и облаками. Но тут, увы, могут жить не все люди.

Для меня не было в жизни иного пути. Там, внизу, я буду выглядеть чудовищем, монстром. Если мой собственный отец считал меня таким, чего же мне ждать от остальных?

— И вас никто никогда не видел?

— Может быть, индейцы, но они ведь очень учтивы. Я никогда не навязываюсь, а они избегают меня.

— Они думают, что вы Тэквайз.

— Чепуха! Они зовут меня так, потому что я живу один на горе, где и этот Тэквайз. Он вроде бы жил когда-то тут, но, думаю, им обо мне все известно. А Тэквайз — что ж, это просто их шутка, выдумка.

— По-моему, индейцы очень простые люди.

— Простые в своих потребностях, на самом деле индейцы — довольно сложный народ.

— Вы тоже, Альфредо, сложный человек.

— Нет, Мегги, напротив. В этом гигантском создании, — он показал на себя, — из плоти и крови живет спокойный человек, предпочитающий заниматься разными ремеслами. Или, может быть, он — поэт, мечты которого слишком необъятны и возвышенны, чтобы выразить их словами.

Мой дом среди гор. А человек уничтожает все, что недоступно его пониманию. Распяли же Сына Божьего, хотя Он пошел на муки ради людей... Я не желаю, чтобы меня пытались понять, поэтому хочу остаться один. Ваш Иоханнес поступает правильно, он разумный, хороший человек.

— Вы ощущаете когда-нибудь свое одиночество, Альфредо?

— Разве я могу не быть одиноким? Такой человек, как я, всегда будет один, где бы он ни находился. Я человек, старающийся держаться в стороне, и сумел за долгие годы приспособиться к этому. У меня есть мои горы и мои книги. Еще у меня есть дружба с Иоханнесом...