Вместе с этим были еще и другие заседания…

…о реформе полиции…

…о помощи пострадавшим от неурожая…

…о присоединении к Санкт-Петербургской губернии двух приходов Выборгской губернии. Это с военной целью: объединить глубоководные гавани Кронштадта, Петербурга и Выборга.

Словно он под каким-то Божьим кнутом торопился.

Или Германия подгоняла!

«Германия со своим большим населением, вне всякого сомнения, задыхается на своей сравнительно небольшой территории. Ее стремление расширить свою территорию на восток легко может послужить поводом к войне против России. Один лишь Бисмарк, сравнительно хорошо знавший Россию, не раз предупреждал германского императора, что всякая война против России очень легко поведет к крушению германской монархии».

Как в воду глядел премьер-прозорливец! Обе монархии, германская и российская, рухнули почти в одно и то же время. С разницей всего в один год. А что такое год? Секунда по меркам истории!

Пути Господни неисповедимы.

Тем более неисповедимо, где и когда пересекутся судьбы таких людей, как русский столбовой дворянин Петр Столыпин и местечковый еврей-террорист Дмитрий Мордке…

Он не любил свою родовую фамилию. Так уж повелось среди местечковых, особенно молодых, людей. Родовая фамилия мешала жить; вымышленная, «нарисованная», как они говорили, – открывала простор на все четыре стороны света. Для нее не существовало черты оседлости. Если нос, конечно, не слишком велик…

Нос у Дмитрия Мордке был вполне приличный. Поэтому думай, ищи. Как говорят все эти Ивановы да Петровы – ищите и обрящете.

Поиски он начал еще в гимназии, а ко времени поступления в университет Мордке уже не было. Был Богров. Да! Извольте любить и жаловать. В конце концов, и Троцкий – всего лишь Бронштейн. И восходящая петербургско-большевистская звезда – отнюдь не Зиновьев, а Апельбаум.

Чем хуже их Мордке?!

Дмитрий Богров. Чинно и благородно. Не хуже Льва Троцкого! Извините-подвиньтесь, господа смышленые. Новый герой идет. Без всякого вашего краснобайства. Один. Единый и неповторимый.

Характер вполне подходящий: наглый, как сама жизнь. А что в нынешней жизни может быть лучше наглости?

Но все-таки Дмитрий Мордке сильно приукрашивал свою роль в семейном клане. Не он, а его дед Григорий Исаакович впервые произнес это слово: «Богров». Он принадлежал к теократической еврейской аристократии. В его роду по материнской линии были исключительно раввины. Да и воспитывался в строгих ортодоксальных правилах, в хедере изучал древнееврейский язык и корпел над схоластическими трактатами талмуда. Но втайне от родителей и учителя-меламеда выучил русский язык и, закрывшись в чулане, запоем читал романы. «Ты пошел той опасной дорогой, которая ведет прямо в геенну», – отчитывал его меламед. Поздно, поздно! Григорий Мордке прорвал черту оседлости, поскольку для богатых евреев законы были не писаны. Он стал купцом третьей, а потом и второй гильдии, поскольку с родичами-раввинами порвал и занимался крупными винными откупами. Дорога в Петербург ему была открыта. И уже не тайно он познавал русский язык и русскую культуру – между винными откупами писал исторический роман «Еврейский манускрипт». XVII век, времена Богдана Хмельницкого; за его подвигами Григорий Мордке, назвавшийся Богровым, следил со смешанным чувством восхищения и ужаса. Москали воевали с поляками, поляки с казаками и теми же москалями, а между ними металось бесчисленное местечковое население. Тут паны, москали и казаки были единодушны: «А геть их обратно в пустыни!..» Однако ж обратной дороги не было; при трех разделах Речи Посполитой еврейское население Малороссии все увеличивалось и увеличивалось. Ни царь Петр, ни все последующие женщины-царицы ничего не могли с этим поделать. Русские дипломаты жаловались иностранным послам: «Поляки жестоко отомстили нам за раздел Польши. – «Чем же?» – «Они дали нам евреев. Право, не знаем, что с ними делать…»

Едва ли знал это и винный откупщик Григорий Мордке, в одночасье ставший знаменитым писателем Богровым. Да, да. Его «Записками еврея», напечатанными Некрасовым в «Отечественных записках», зачитывалась не только русская интеллигенция – для образованных евреев они стали настольной книгой. Хотя ортодоксов и возмутило сатирическое описание местечковой жизни, невежества раввинов и нелепых суеверий. А Григорий Мордке-Богров совершил еще и смертный грех отступничества: на закате жизни принял православие. В этом случае еврей ли, магометанин ли становился полноправным русским человеком.

Вряд ли Дмитрий Богров оценил подвиг деда. Время было такое: без веры и цели в жизни. В хедер он не ходил, синагогу не посещал, а жить хотел на широкую ногу. Закончив Киевский университет и зачисленный помощником присяжного поверенного, делами он почти не занимался, довольствуясь содержанием богатого отца. Какие дела, когда сам воздух пахнет порохом? Среди сверстников Дмитрия Богрова носился крылатый лозунг: «Мы, евреи, дали вам Бога. Дадим и своего царя». Помощник присяжного поверенного читал отнюдь не служебные протоколы, а появившиеся как раз «Протоколы сионских мудрецов». Там черным по белому писалось:

«Необходимо достичь того, чтобы кроме нас во всех государствах были только массы пролетариата, несколько преданных нам миллионеров, полицейских и солдаты. Тогда тайное правительство выйдет из тени, все народы примут иудаизм и миром будет править властелин из рода царя Давида».

Об этом можно было порассуждать за чашечкой кофе. Род Богровых был настолько хорошо обеспечен, что родители могли послать Дмитрия и его старшего брата Владимира за границу, в Мюнхен, чтоб углубить юридические науки, а заодно и отвратить от соплеменников-бузотеров.

Ах, как часто ошибаются родители, и еврейские в том числе!

Двоюродный брат к тому времени уже был членом РСДРП и поддерживал связи с Лениным. А сам Дмитрий быстро перешел от коммунистов-максималистов к откровенным анархистам – Михаилу Бакунину и Петру Кропоткину. Его не интересовало то, что сами вожди бомбы не бросают и с браунингами за пазухой по улицам не шастают. Зачем, когда полно вокруг дурачков-ученичков?

В моде были эксы. Это не называлось грабежом. Грузин Джугашвили называл это благородно: экспроприация. Но люди вроде Богрова в партийном крохоборстве не нуждались.

– Я сам себе партия, – сказал он нарочито громко и публично.

И даже написал статью для нелегального «Анархиста». У Богрова было прозвище: «Митька-буржуй». И как всякий буржуй, он мог покрасоваться чистоплюйством:

«Анархисты-коммунисты Киева категорически отвергают всякое содействие к улучшению материального положения товарищей путем денежных экспроприаций на том основании, что такая экспроприация есть не что иное, как переход денег от одного собственника к другому, и что она не имеет никакого революционного значения».

Ему, конечно, возражали: