Хотя степень гниения подтверждала, что она уже давно мертва, мыши и крысы еще не добрались до обнаженной женщины, свисавшей с решетчатого потолка клетки на обмотанной вокруг шеи веревке. И то, что тело осталось неповрежденным, позволило Харри в подробностях разглядеть, что с ним делали. Нож. В основном нож. Харри столько их повидал, изувеченных самыми разными способами. Кто-то может подумать, что это закаляет. И это так. Человек привыкает видеть результаты случайных увечий и повреждений, нанесенных в результате борьбы, видеть жертв убийств ножом, которым пользуются как эффективным средством лишения жизни или при ритуальных безумствах. Но ничто не может подготовить к тому, что увидел Харри. Увечья, по которым становилось понятно, чего хотел достичь наносивший их: физической боли и отчаянного страха жертвы, понимающей, что произойдет. Сексуальное наслаждение и изобретательное удовлетворение убийцы. Шок, отчаянная беспомощность и тошнота у тех, кто найдет изувеченного. Достиг ли убийца того, чего хотел, в этом случае?

Ленсман позади него закашлялся.

– Не здесь, – сказал Харри. – Идите на улицу.

Он услышал шаркающие шаги ленсмана, когда открывал дверь клетки и заходил внутрь. Девушка, висевшая в ней, была худой, с белой, как снег на улице, кожей, покрытой красными пятнами. Не кровь. Веснушки. В животе у нее была большая дыра от пули.

Харри сомневался, что она избавила себя от страданий, повесившись. Причиной смерти, конечно, могла быть рана от пули на животе, но выстрел мог быть также сделан от разочарования после того, как она умерла, как перестала действовать, – так дети продолжают ломать уже сломанную игрушку.

Харри отвел в сторону рыжие волосы, закрывавшие ее лицо. Отвел в сторону все сомнения. Лицо девушки не выражало ничего. К счастью. Когда ее призрак придет к нему однажды ночью, довольно скоро, Харри хотелось бы, чтобы его лицо ничего не выражало.

– К-кто это?

Харри обернулся. На Смите по-прежнему была шапочка «Санкт-Паули», натянутая почти до глаз, словно он замерзал, но Харри сомневался, что его дрожь была вызвана морозом.

– Это Марта Руд.

Харри сидел, обхватив голову руками, и слушал тяжелые шаги и голоса, доносившиеся с верхнего этажа. Они находились в гостиной. В кухне. В коридоре. Ограждали, устанавливали маленькие флажки, фотографировали.

Потом он заставил себя поднять глаза и снова посмотреть на нее.

Он объяснил ленсману, что они не должны снимать Марту Руд до приезда криминалистов. Конечно, можно было уверять себя, что она до смерти истекла кровью в багажнике машины Валентина: крови там было вполне достаточно. Но слева на полу в клетке лежал матрас, рассказывавший другую историю. Он был черным, за долгое время он успел пропитаться выделениями человеческих тел. А прямо над матрасом к решетке клетки были прикреплены наручники.

На лестнице в подвал раздались шаги. Хорошо знакомый голос выругался, и появился Бьёрн Хольм, с кровоточащим порезом на лбу. Он встал рядом с Харри и заглянул в клетку, после чего повернулся к нему:

– Теперь я понимаю, почему у тех двоих полицейских одинаковые порезы на лбу. Да и у тебя, как я погляжу. Но никто из вас меня не предупредил, да?

Он быстро обернулся и прокричал в сторону лестницы:

– Не ударься о водо…

– Ой! – раздался приглушенный голос.

– Ты понимаешь людей, которые строят лестницу в подвал таким образом, чтобы, спускаясь по ней, обязательно удариться?..

– Ты не хочешь на нее смотреть, – тихо сказал Харри.

– Что?

– Я тоже не хочу, Бьёрн. Я нахожусь здесь почти час, но легче мне, черт возьми, не становится.

– Так зачем же ты здесь сидишь?

Харри поднялся:

– Она так долго была одна. Я подумал…

Харри услышал предательскую дрожь в своем голосе. Он быстро подошел к лестнице и кивнул криминалисту, который стоял и потирал лоб.

Ленсман находился в коридоре, он стоял, приложив к уху телефон.

– Где Смит? – спросил Харри.

Ленсман указал наверх.

Когда Харри зашел в кабинет, Халлстейн Смит сидел у компьютера и читал папку с именем Александра Дрейера.

Он поднял глаза:

– То, что внизу, Харри, – это произведение Александра Дрейера.

– Давай называть его Валентином. Ты уверен?

– Все это есть здесь, в моих записях. Порезы. Он рассказывал мне, что у него бывают фантазии о том, как он пытает и убивает женщину. По его словам, это должно быть хорошо спланированным произведением искусства.

– И ты все равно не уведомил полицию?

– Очевидно, я думал об этом, но если мы станем извещать полицию обо всех гротескных преступлениях, которые наши клиенты совершают в своих фантазиях, то ни у нас, ни у полиции не останется времени ни на что другое, Харри. – Смит обхватил голову руками. – Только подумай, сколько человеческих жизней можно было бы спасти, если бы я просто…

– Не кори себя, Халлстейн. Неизвестно, предприняла бы полиция что-нибудь или нет. Кроме того, поскольку Ленни Хелл украл твои записи, то можно предположить, что он использовал их для того, чтобы скопировать фантазии Валентина.

– Это возможно. Не слишком вероятно, по моему мнению, но возможно. – Смит почесал голову. – Но я по-прежнему не понимаю, как Хелл мог узнать, что, украв мои записи, он найдет убийц, с которыми сможет сотрудничать.

– Ну, ты довольно разговорчив, знаешь ли.

– Что?

– Подумай-ка, Смит. Разве ты не мог в разговоре с Ленни Хеллом о болезненной ревности упомянуть других пациентов, имеющих фантазии об убийстве?

– Наверняка я это делал, я всегда стараюсь объяснить пациентам, что не их одних посещают такие мысли, чтобы успокоить их и стабилизировать… – Смит замолчал и прикрыл рот рукой. – Господи, ты хочешь сказать, что я сам… что виноват мой длинный язык?

Харри покачал головой:

– Мы находим сотни способов, чтобы возложить вину на себя, Халлстейн. За те годы, что я работал следователем, наверняка дюжина людей погибла из-за того, что я не смог поймать серийного убийцу раньше. Но если ты хочешь выжить, то должен научиться искусству отпускать.

– Ты прав. – Смит глухо засмеялся. – Но это должен был сказать психолог, а не полицейский.

– Поезжай домой, к семье, съешь воскресный обед и забудь об этом на какое-то время. Скоро приедет Торд и изучит компьютеры, посмотрим, что он найдет.

– Хорошо.

Смит поднялся, снял шерстяную шапочку и протянул ее Харри.

– Оставь ее, – сказал Харри. – А если кто-нибудь спросит, ты помнишь, зачем мы сюда сегодня приехали, правда?