За день до убийства Александра II политическая полиция арестовала Желябова. При обыске у него обнаружили зашифрованную записку Нечаева, но полицейские не идентифицировали ее автора с узником равелина. В данном случае сработала поразительная халатность чиновников политического сыска. Судите сами, перед вами извлечение из доклада министра юстиции, утвержденного монархом 16 декабря 1881 года:

«При задержании ныне казненного государственного преступника Андрея Желябова, у последнего отобрана была записка крайне загадочного содержания, в которой, между прочим, упоминается о некоем Орлове как об одном «из лучших и способнейших помощников Трепова» (государственного преступника Нечаева), и как о человеке, доставлявшем десять лет тому назад средства для революционной пропаганды и могущем ныне «собрать очень солидную сумму середи молодых купцов, — либералов, земляков Трепова». Далее в записке этой говорится, что «из Иваново-Вознесенска можно будет выкачивать большие суммы денег постоянно, если только суметь устроить хороший насос, и что может быть также весьма полезным некто Нефедов, Филипп Диомидович, маленький литератор, обличитель Ивановской грязи» и затем предлагается собрать о Нефедове сведения «через высших агентов».[824] Министр доложил императору о возбуждении против Ф. Д. Нефедова и В. Ф. Орлова уголовного дела еще в апреле 1881 года. Жандармы произвели обыски, но ничего не нашли.[825]

Ни Орлов, ни Нефедов ведать не ведали о причинах их задержания. Наконец следователи поняли, что, кроме «загадочной» записки, улик против арестованных нет и не будет. На простейшее сопоставление фамилий допрошенных с Нечаевым у них сообразительности не хватило. Не помогло даже упоминание о Иваново-Вознесенске — родине узника Секретного дома. Наверное, мы все же излишне строги в оценке умственных способностей следователей: возможно, они не знали о пребывании Нечаева в Алексеевском равелине, возможно, предположение о распропагандированной и превращенной в почтальонов узника страже исключалось из рассмотрения как невероятное.

Содержание нечаевской записки убеждает нас, что длительное одиночное заключение не изменило характер бывшего вождя «Народной расправы» — солгал про «большие суммы денег», дал обидную оценку Нефедову, преувеличил возможности Орлова, присвоил себе псевдоним — Трепов (фамилия известного генерала, градоначальника Петербурга), возложил на себя роль мэтра-консультанта.

«Дьякон всех умнее, молодец, — писал Нечаев, — всех преданнее и скромнее (секрет хранит свято); Пила — парень ловкий, но задорный и больше других любит выпить. При том Пила был часто на замечании, его заподозрили и удалили из равелина ранее других в роту за частые отлучки по ночам.

Молоток и Пила порядочные сапожники; следовательно, если вы намерены нанять для них квартиру, то они могут для вида заниматься починками сапогов для рабочих где-нибудь на краю Питера, близ заводов и фабрик. В их квартире могут проживать под видом рабочих и другие лица, к ним же могут ходить и здешние ерши из роты.

Дьякона можно сделать целовальником в небольшом кабачке, который слыл бы притоном революционеров в рабочем квартале на окраине Питера. Дьякон был бы очень способен на такую роль, но необходимо, чтобы ими руководил человек с сильным характером, который мог бы при случае за несправность сильно распечь вообще умел бы держать в страхе. Главное, не оставляйте их без дела, в праздности: они непременно запьют. Обременяйте их поручениями, поддерживайте в них сознание, что они приносят пользу великому делу. Платите исправно скромное жалованье, никак не более двадцати рублей и делайте подарки за ловкость, но требуйте исправность и удачность».[826]

Этот текст приведен в изложении полицейских чиновников после расшифровки, выполненной в 1882 году во время дознания о беспорядках в Алексеевском равелине. Нечаев бесспорно равелина в своей записке не упоминал, это сделали следователи, когда уже все открылось. Использование кличек и придуманная автором форма изложения не позволили полицейским понять, что в записке шла речь о равелинной команде.

10 марта 1881 года политическому сыску удалось задержать Перовскую, и у нее также оказалась записка Нечаева. Она была столь просто составлена, что на расшифровку потребовалось всего два дня — и автор, и адресаты утратили чувство опасности. Узнав фамилии стражников и адреса, «посещаемые жандармами равелина»,[827] полиция ничего не предприняла для выяснения происхождения таинственных записок. В это время директором Департамента полиции был сам В. К. Плеве, именно он, руководя расследованием цареубийства, не придал находкам никакого значения и не заметил, что обе странные записки писаны одной, знакомой ему рукой.

После взрыва бомбы Гриневицкого политическая полиция ревностно выискивала соучастников убийства Александра II. Исаева арестовали 1 апреля, и сразу же прервалась переписка равелина с волей. Нечаевские почтальоны забегали по городу, разыскивая Дубровина, но он был арестован еще 25 марта по доносу Н. И. Рысакова. Дубровина освободили 27 мая.[828] В начале июня связным узника удалось вручить ему письмо, и он свел их с членом Исполнительного комитета «Народной воли» С. С. Златопольским, регулярные сношения с равелином возобновились. Видимо, тогда народоволец М. Ф. Грачевский совместно с Златопольским решил вновь предпринять попытку освобождения узников Секретного дома. Кроме беглого упоминания в неопубликованных мемуарах известного народника В. А. Данилова, никаких сведений не сохранилось. «Такой сильный человек, как Нечаев, — писал Данилов, — был вреден для жизни в 80-х годах, поэтому я лично отказал в помощи Грачевскому по освобождению Нечаева, когда он, Грачевский, за этой помощью обратился ко мне в июле 1881 года. Борьба за интерес трудового строя должна быть на почве правды и личного самоотвержения, а не на почве якобинских принципов, «цель оправдывает средства» и «чем хуже, тем лучше» — на почве профессиональной лжи…»[829]

Данилов был честным русским интеллигентом, стремившимся к облегчению жизни своего народа, а не к политиканству и компромиссам с собственной совестью. Участие в освобождении Нечаева было для него равносильно солидарности с деятельностью «Народной расправы», с признанием нечаевщины. В отличие от членов Исполнительного комитета «Народной воли» он не мог простить Нечаеву его вредоносных деяний и не желал тратить силы на освобождение уголовного преступника. Наверное, Грачевскому не удалось собрать группу, и опять никаких попыток освобождения узников равелина не было предпринято. После убийства Александра II народовольцам, оставшимся на свободе, было не до Нечаева. Одни покинули Петербург, другие притаились, третьи отошли от революционного движения, когда увидели, что ему угрожает полный разгром, и об освобождении Нечаева некому было позаботиться.