Взойди сам на этот трон, на Лобное это место, да и правь, как сможешь, думаю я.

И все же народ наш едкий. Режет не в бровь, а в глаз. «Отъелись священники! Все толстопузые караси! Все на иномарках раскатывают! Исповедь в пол-уха слушают! Службу – равнодушно барабанят, как часы – пономарь! Жен как перчатки меняют! С прихожанками смазливенькими любятся прямо в храме, в алтаре! Ну, и где ж тут непогрешимость Церкви?! Мы бы шли к Ней, на Нее, как на Вифлеемскую звезду! А Она… а Владыки Ея, погрязшие, как вавилоняне, в роскоши да в жратве да в разврате…»

Если б я, я один, мог бы прощенья попросить у Бога и людей за все прегрешенья иереев в ограде Церкви – я стал бы на колени и попросил бы.

А если б тебе сказали так: отец Серафим, мы возьмем жизнь у тебя, во имя того, чтоб вся Церковь тут же стала безгрешна, чиста и светла, как были светлы Двенадцать Апостолов под крылом Христовым, – отдал бы жизнь?

…без лишних слов. Вот я. Берите жизнь мою.

А диавол захохотал бы тут над ухом: а Настя?! А Настя?!

Ну что Настя. Заплакал бы. Сжал бы зубы: сказал так сказал, берите так берите.

ПРО АПОСТОЛЬСТВО

Думаю: почему за Христом шли Ученики Его, Апостолы, а нынче расклад такой: паства и священники, и Патриарх – над ними?

Где Апостолы? Где апостольство?

И что такое апостольство теперь?

Понимаю так, и вновь и вновь повторяю: путь русского священника сейчас, вот сегодня – это Апостольский путь.

Путь свидетельства о Господе.

Да не будет ересью сказать священнику пастве своей: я вижу и слышу Господа, я с Ним каждый день, каждый миг, и Он – со мной, и свидетельствую.

Да не будет ересью идти священнику – после Литургии – в Мiр; проповедовать мирянам о Христе Боге; не так, как американцы это делают, протестанты, пресвитерианцы – с ярких сцен, залитых светом софитов, вроде как актеры, кричат и прыгают от восторга перед публикой: Иисус! Иисус! Сладчайший!..

Проповедь Апостольская – это не радение. Это не восторг и не танец.

Пусть у индусов Шива танцует, Шива Натараджа.

Пусть хороводы водят веселые девки вокруг Светлояра в ночь на Ивана Купалу.

Апостольство – это и миссия священника, и повседневная жизнь. Вот настал день, и, Господи, благодарю Тебя за него! И – иду рассказать о Тебе, Живом, братьям своим, прихожанам своим, друзьям и соседям, врагам и далеким своим.

Ибо для Апостола нет ближнего и дальнего: есть единственно Тот, Кто не знает о Христе.

Поэтому надо идти. Поэтому надо рассказать.

Часто мечтаю: чисто выстираю рясу свою, высушу на Солнце на Иулианиной веревке бельевой. Надену чистую, и этою же веревкой подпояшусь. Скуфью – на темя. Котомку – за плечи. В котому положу: Евангелие, хлеб и вяленых лещей парочку, спички, соль, пару вареных картофелин, пару свечей парафиновых, толстых, – жечь, Господи, на ночном речном берегу во славу Твою. С Иулианьей попрощаюсь, расцелую ее, матушку, троекратно. Поклонюсь ей низко за всю ее доброту. Никитку обниму, потреплю по головке русой. А о Насте так помолюсь: живи, родная моя. Только – живи.

И пойду по земле. Голодным остаться не боюсь: накормят добрые люди. Буду проповедовать о Христе. Буду свидетельствовать о Нем.

Буду собирать в котому свою не мертвые, а – Живые Души.

ПРО ВОЙНУ И ВОССТАНИЕ

Будет восстание молодых и жестоких.

Поднимутся они. Ибо не смогут кровь не пролить, видя, как родители их страдают бесконечно под чугунной пятой государства чиновников и богатеев.

А может, восстанут молодые не потому, что родителей их Молох задавил?

А – лишь потому, что им самим до страсти охота кровушку людскую пустить?

Кровь… Она обладает силой. Она притягивает. Ее, красненькую, текучую, горячую, охота увидать. Ее охота – пролить.

Оружие, что стоит огромных денег, распри между Церквями, безумная смерть шахида, что несется в самолете – протаранить набитый людьми небоскреб, нож бандита в крепко сжатом булыжном кулаке – все ничто перед этой древней жаждой: ПРОСТО ПРОЛИТЬ КРОВЬ.

Почему это запрятано в человеке? Отчего эта болезнь в нем?

Вот тут и думаю про Каина и Авеля.

Думаю про Елеазара, коего кинжалами за веру отцов его закололи, как барана.

Думаю – про Распятие.

И про тысячу распятий во все времена и века.

Кровь Христа тоже пролили.

Кровь лилась из пронзенных гвоздями ступней и ладоней Его.

Кровь брызнула из Его бока прободенного; и копьеносец Лонгин, что сделал это, весь обрызганный Кровью Его, пал на колени, заплакал и уверовал.

Кровь – это жизнь.

Кровь Христа – это Жизнь Вечная.

Но молодые не будут думать о Христе, когда будут восставать против власти.

Они будут думать о крови врагов своих, которую надо пролить. И все.

Все так просто.

А что будет потом, после новой революции, после крови пролитой новой?

А ничего. Все так же будут рыдать матери над телами убитых сыновей. Все так же будет новая власть диктовать законы свои.

И молодые, что с кровью и в крови возьмут власть, через короткое время – в таких же злых, надменных и богатых превратятся, которых они недавно свергали.

Так что же, круг? Цикл, значит? Все повторяется в Мiре?

Христос пришел, чтобы нас вырвать из Адского Круга.

Люди это поймут!

Но когда поймут – может быть уже поздно.

СНОВА ПРО МОЮ ЕРЕСЬ

Религия и Мiр – Жена и Муж.

Мiр обручился с Религией, и Мiр пытается быть Ей верным супругом.

Может ли выжить Мiр без Религии?

Все века, если обозреть их из подкупольной, звездной выси, говорят: нет.

Может ли быть Религия без Мiра?

А кого Она тогда будет обнимать? Кого целовать? От кого – детей зачинать?

Вот и думаю: спорят люди о Богах своих, перегрызают глотки друг другу, а все ведь так просто. Чисто так. Ясно.

Был хоровод Богов, до Богоявленья.

Вился на земле и в небесах танец Богов: до Христа.

Пришел Христос – и засмеялся: ведь Я истинный Сын Божий! Я есмь Отец!

Все так просто… прозрачно…

А две тысячи лет после Распятья – Мiр, обнимая обеими руками жену свою Религию, все вопит, ревнивец: «С кем Ты мне изменяешь?! С кем, скажи?!»

Кто лучший из Богов?!

Аллах?! Ягве?! Будда?! Брахма?! Вишну?! Шива?! Кришна?!

Ко мне однажды, это было еще в Нижнем, на исповедь явилась женщина одна. Строго одета: черное платье, черная баранья шубка. Шапочка черная. Алмазы в ушах. На колени передо мной встала, исповедуясь, шубку не побоялась запачкать. Бормочет: «Я, отец, грешна очень! Очень! Я много Богов люблю! Я – всех люблю! И индийских всех, ведь так хороши они, ведь это же праздник такой! Шива пляшет, Кришна сметанку ворует, у, прелесть… с красавицей Радхой, смуглой пастушкой, в озере купается!.. А Будда, ведь это такая прелесть, Будда!.. Он такой смирный… нежный! Он учил, как надо освобождаться от страданий… Он был бедный, ходил по дорогам в мешковине, под деревом – спал!.. А Ягве! Чудо! Громовержец!.. А правда, что Ягве был Отцом Христа?.. или неправда?.. В общем, грешница я, отец Серафим! Всех люблю! Как – проститутка! Только бесплатно! Отпустите мне грех мой, если его вообще возможно простить!»