Действительно, теперь было слышно. Отдаленные голоса и крики. Кузнечик заглянул в пакет с кассетами, потом посмотрел на Волка.

— Ладно, пошли, — Волк встал с пола. — Поддержим собственнические инстинкты Вонючки. Чует мое сердце, после сегодняшнего митинга его перекрестят.

— В крокодила? — предположил Кузнечик.

— Крокодил не подойдет. Крокодилы нажрутся — и спят себе, как убитые. А от него слишком много шуму. Не похоже, чтобы он когда-нибудь спал. Или наедался.

Кузнечик спрятал кассеты в тумбочку. Подальше от Сиамцев. Слепой остался лежать.

— Успехов вам, — сказал он лениво.

— Нам придется кричать? — спросил Кузнечик.

— Сообразно обстановке. Посмотрим и решим. Может, и не придется.

Волк пропустил его вперед и вышел следом.

Коридор был почти пуст, но в дальнем его конце, у дверей учительской, толпился народ. Они направились туда. Яркие майки и куртки на спинах старших скрывали место действия не хуже забора. Вонючку видно не было, но было очень слышно. Жестяной грохот и крики «Долой произвол!» раскатывались по всему коридору.

Чем ближе подходили Кузнечик с Волком, тем громче становился шум. Старшие не стояли на месте. Некоторые уходили, смеясь, но вместо них тут же подходили другие. Когда от группы старших отъехал колясник Улисс с брюзгливым лицом, Кузнечик с Волком быстро протиснулись на его место. Так им стало кое-что видно.

В тонких руках Чумных Дохляков покачивались транспаранты. Фокусник стоял, выпучив глаза и стиснув зубы, и держал свой транспарант выше всех. Свекольного цвета Вонючка, увешанный значками, потрясал «посылками — хозяину!». Половинка простыни свисала с ручки так, что разобрать написанное было невозможно, и он просто размахивал ею как флагом. Сиамцы с застывшими лицами яростно барабанили в салатницу и в капкан. Слон с восторгом глядел на происходящее.

Вонючка монотонно завывал:

— Долой произвол! Долой воспитательское самоуправство! Долой!..

— Долой! — хором подхватывали остальные на выдохе.

Слон слабо подвывал. Красавица прятался в рядах колясников, пригибая голову, чтобы не бросаться в глаза. Хламовные стояли тут же полукругом, раскачиваясь в такт жестяной дроби.

Старшие смеялись. Кузнечику показалось, что кричащих намного больше, чем должно было быть. Потом он с удивлением понял, что Хламовные тоже кричат.

— Долой учителей! — визжал Плакса.

— Мир во всем мире! — не к месту заходился Зануда.

Крючок размахивал костылем и требовал:

— Пространство — калекам!

Но Вонючка заглушал всех. С грохотом салатницы и гудением в жестяную трубу его вопли составляли адскую какофонию, вынести которую было невозможно.

Старшие смеялись и затыкали уши.

— Может, директор давно уже выкинулся в окно? — прокричал Волк в ухо Кузнечику.

Директор никуда не выбросился. Целый, хотя и зеленоватый, он появился в дверях учительской и замахал руками, пытаясь перекричать шум.

Директор был маленьким. Седая, воинственно торчащая борода делала его похожим на пирата, но он не курил трубку, не покрывал себя татуировками, и вообще если не считать головы — моряцкой, пиратской, волосатой — был ближе к гному, чем к пирату.

— Внимание малявкам! — крикнул старшеклассник Кабан, подняв два пальца. Старшие захохотали. Вонючка, красный и величественный, махнул лапкой, командуя остановиться. Сиамцы перестали стучать.

— Немедленно… Беспорядки… Молокососы… Прекратить! — прорвался сквозь всеобщий гвалт голос директора.

— Тишина! — скомандовал Вонючка.

Директор вытащил платок и вытер лицо.

— Если мне дадут возможность сказать, — он подождал, пока стихнет смех. — Я надеялся уговорить этого молодого человека поделиться с другими тем, что ему прислали. Но боюсь, что до его согласия я не доживу. Мы еще выясним, откуда и как появились эти посылки. А теперь пусть он их забирает, и поскорее!

Сиамцы засвистели. Горбач зааплодировал. За спиной удрученного директора возник воспитатель Щепка с тележкой. Рядом шел Черный Ральф, спрятав руки в карманы, а замыкал шествие Лось с коробкой, набитой письмами. На тележке лежали свертки. Груда коробок в ярких обертках.

— Это что? Это откуда? — заинтересовались старшие.

— Это посылки хозяину, — объяснил Вонючка и кивнул Горбачу с Фокусником. — Принимайте добро.

Тележка перекочевала от Щепки к Горбачу. Фокусник сценичным движением набросил на свертки простыню с надписью «Руки прочь от достояния учащихся!», скрыв их от посторонних глаз. Дохляки двинулись к Чумной, толкая перед собой тележку. Мальчишки Хламовника расступались, провожая их недоумевающими взглядами. Старшие, пропуская шествие, любовались Вонючкой и заглядывали под простыню.

— Крутой малявка, — уважительно заметил Хромой. — Далеко уползет!

Вонючка кивал и расточал зубастые улыбки.

— Минутку, — сказал он, останавливая шествие. — Один момент!

Он подъехал к тележке и порылся под простыней. Извлек самый маленький сверток в звездно-пупырчатой упаковке и бросил его Зануде:

— Это вам, ребята. За поддержку.

Старшие зааплодировали. Зануда ошарашенно уставился на сверток.

— Брось сейчас же! — прошипел Спортсмен, проталкиваясь к нему. — Брось подачку колясника! Быстро!

— Не брошу, — Зануда прижал сверток к груди. — С чего это? Сам бросай свои вещи, если не жалко!

Спортсмен влепил Зануде затрещину. Колясники возмущенно загалдели. Догоняя Дохляков с тележкой, Кузнечик обернулся.

Директор все еще стоял в дверях учительской. Воспитатели с двух сторон похлопывали его по плечам. Директор пустым взглядом смотрел перед собой.

«Может, он все таки сошел с ума, — подумал Кузнечик. — Мало ли…»

— Тележку вернете! — прокричал воспитатель Щепка, сверкнув стеклами очков. — Негодяи!

Возвращаясь к себе, она всякий раз удивлялась разнице двух коридоров и не могла понять в чем секрет. Не в том, конечно, что их коридор был ýже и короче, не в окнах (которых не было там), не в ковровой дорожке… И только в тот вечер она поняла. Разница была в том, что их коридор не был коридором.

Старый директор… бывший директор (белая борода, а лица она уже не помнила) благоволил к девушкам, и это отразилось в разнице между двумя коридорами — их и мальчиковым. Белобородого не было уже давно, а привилегии остались. Одна спальня на четверых — пусть маленькие комнатки-кельи, но только четверо, и всегда можно захлопнуть дверь. Это и ковровые дорожки, лысеющие по краям, шторы на шнурах и телевизоры. Когда-то белобородый поставил их в каждой спальне, но его не было уже давно, телевизоры ломались, пока не осталось только два… Сейчас один из этих двух светился у стены, а перед ним лежали и сидели на выуженных из спален матрасах и расстеленных пледах, внимая (чего они, интересно, ждут оттуда?), особи женского пола, собравшиеся из всех спален. Пробираясь в темноте меж их руками и ногами, наступая на подушки и в блюдца с яблочной кожурой, она наконец осознала разницу. Их коридор не был чем-то отдельным от спален, он был одной общей спальней, местом, где с наступлением ночи можно было заснуть.