Они снова вместе поужинали, и снова в том же самом ресторане. («Это наш с тобой ресторан, Элла», — сказал Кай сентиментально; как он мог бы сказать: «Это наша с тобой мелодия, Элла».)

Он говорил с ней о своей карьере.

— А когда ты сдашь все свои экзамены и посетишь все конференции, что будет тогда?

— Я буду баллотироваться на пост сенатора.

— А почему не президента?

Он вместе с ней охотно посмеялся над собой, добродушно, как всегда.

— Нет, в президенты не пойду. А вот в сенаторы — попробую. Я, Элла, серьезно говорю тебе, запомни мое имя. И ты еще услышишь это имя, через пятнадцать лет я стану самым крупным специалистом в своей области. Я же до этого все делал ровно так, как я и говорил, как я планировал. Разве нет? Поэтому я точно знаю, что я буду делать в будущем. Сенатор Кай Мейтлэнд, штат Вайоминг. Хочешь — поспорим?

— Я никогда не спорю, когда точно знаю, что проиграю.

На следующий день он улетал обратно в Штаты. Он успел встретиться с дюжиной ведущих в его области английских специалистов, он осмотрел примерно такое же количество больниц, он принял участие в работе четырех международных конференций. С Англией он разобрался полностью.

— Мне бы хотелось съездить в Россию, — сказал Кай. — Но я не могу, пока все остается так, как оно есть, я не могу туда поехать.

— Ты имеешь в виду Маккарти?

— Так ты слыхала о нем?

— Ну да, мы слышали о нем.

— Эти русские, они, ты знаешь, в моей области работают совсем неплохо, справляются, я их читаю, и я бы не отказался от поездки, но не сейчас, не в этой ситуации.

— А когда ты станешь сенатором, какой будет твоя позиция по отношению к Маккарти и иже с ним?

— Моя позиция? Ты снова надо мной смеешься?

— Вовсе нет.

— Моя позиция такая — что ж, он прав, и мы не можем допустить, чтоб красные нас одурачили.

Элла поколебалась, а потом сказала, сдержанно и скромно:

— Женщина, в чьем доме я сейчас живу, она — коммунистка.

Она почувствовала, как он напрягся; потом подумал; потом снова расслабился. Он сказал:

— Я знаю, что здесь, у вас, все по-другому. И я этого не понимаю, позволь мне честно тебе об этом сказать.

— Ну ладно, это не имеет значения.

— Не имеет, правда. А ты пойдешь со мной, ко мне в отель сегодня?

— Если ты хочешь этого.

— Хочу ли я!

И снова Элла доставляла удовольствие. Кай был ей симпатичен, вот и все.

Они обсуждали его работу. Его специализацией была лоботомия.

— Да черт меня дери, я буквально сотни мозгов разрезал пополам!

— А тебя не беспокоит то, что ты делаешь?

— А с чего бы?

— Но ты же знаешь, что, когда ты сделал эту операцию, последствия необратимы и люди уже никогда не станут прежними?

— Но в этом-то и заключается идея! Весь смысл! Большинство из них как раз и не хотят возврата к прежней жизни.

Потом с той прямотой, которая вообще ему была присуща, он вдруг добавил:

— Но признаюсь, иногда, когда я думаю о том, что сделал сотни операций и что результаты этих операций по своей сути необратимы…

— Русские тебя бы не одобрили, совсем бы не одобрили, — сказала Элла.

— Я знаю. Вот почему я и хотел бы к ним наведаться, чтоб посмотреть, что в таких случаях делают они. Скажи мне, как так получилось, что ты знаешь о лоботомии?

— Однажды у меня был роман с врачом. И он был психиатром и неврологом. Но он не занимался хирургией мозга — он мне говорил, что никогда не рекомендует лоботомию, разве что в очень редких случаях.

Кай неожиданно сказал:

— Как только я тебе сказал, что занимаюсь лоботомией, я стал нравиться тебе немножко меньше.

После паузы она призналась:

— Да, именно так. Но я ничего не могу с этим поделать.

Тогда он рассмеялся и сказал:

— Ну, вот и я ничего не могу с этим поделать.

А потом:

— Ты вот говоришь: «Был у меня роман». И все так просто? Вот и все?

Элла думала, что, так описав, что было между ней и Полом, сказав: «Однажды у меня был с ним роман», она тем самым поступила точно так же, как и сам Пол, некогда упомянувший об интрижке — «с одной довольно взбалмошной особой», — или что-то в этом роде, примерно с таким смыслом. И Элла себя поймала на том, что думает невольно: «Прекрасно! Он сказал, что я такая! Что ж, я действительно такая, и рада этому».

Кай Мейтлэнд поинтересовался:

— А ты его любила?

Общаясь друг с другом, они еще ни разу не употребляли слово «любовь»; и Кай ни разу не произнес его, когда говорил с Эллой о своей жене.

Она ответила:

— Очень.

— Ты не хочешь выходить замуж?

Она сказала скромно:

— Каждая женщина хочет выйти замуж.

Кай фыркнул; а потом он обернулся и проницательно на нее посмотрел.

— Я не понимаю тебя, Элла, знаешь ты это? Я тебя совсем не понимаю. Но я понимаю, что ты из весьма независимой породы женщин.

— Ну, да, полагаю, это так и есть.

Он обнял ее и сказал:

— Элла, ты многому меня научила.

— Я рада. Надеюсь, уроки были приятными.

— Ну, да, среди них были и приятные.

— Я в восторге.

— Ты дразнишься?

— Совсем чуть-чуть.

— Ну и хорошо. Я не против. Знаешь, Элла, я сегодня упомянул твое имя в одном разговоре, и мне сказали, что ты написала книгу.

— Все пишут книги.

— Если бы я рассказал жене, что общался с настоящей писательницей, она бы этого просто не пережила, она без ума от культуры и всяких таких вещей.

— Но может, лучше ей не рассказывать об этом.

— А что если я прочту твою книгу?

— Но ты же не читаешь книг.

— Я умею читать, — сказал он добродушно. — А о чем она?

— Ну… дай-ка я подумаю. В ней немало озарений и проникновения в самую суть вещей, книга честная, и все такое прочее.

— Ты относишься к ней несерьезно?

— Конечно же, я отношусь к ней серьезно.

— О'кей. Тогда все в порядке. Ты же не собираешься уходить?

— Мне надо идти — мой сын проснется примерно через четыре часа, а в отличие от тебя я нуждаюсь в сне.

— О'кей. Я не забуду тебя, Элла. Интересно, а все-таки каково это — быть женатым на тебе.