старинным, какое носила мать Иоанна. Одеяние замаралось в тёмной крови, что стекала из уголков посиневших губ. Царевич был в ужасе, но не мог отпрянуть от умирающего тела. Его знобило и трясло, а горло горело от несмолкаемого крика, и, наконец, Иоанн отверз свои очи. Стук собственного сердца заглушал любую мысль да заслонял взор. Иоанн поднёс ледяную трясущуюся руку к пылающему лбу и силился перебороть своё дыхание.

– Царе? – раздался рядом мягкий шёпот.

Царь поднялся в кровати, огрызнувшись диким зверем. Он стиснул зубы, сжимая в руках одеяло. Сердце лихорадочно рвалось вон из груди. По лбу скатывались крупные капли ледяного пота. Иоанн переступил через великий страх и всё же взглянул на ложе подле себя. Место пустовало. Царь глубоко вздохнул, проводя рукой по своему лицу.

* * *

– Государыня, – молвила с поклоном Глаша.

Мария с неудовольствием обернулась, а вместе с ней и крестьянка, что стояла на коленях подле царицы. Холопка подшивала новый сарафан прямо на Марии.

– Царь-батюшка вас просит к себе, – доложила Глаша.

Мария цокнула, запрокинув голову кверху.

– Надо же! Соскучился, муженёк ненаглядный! – Царица грубо скинула с себя сарафан, оставшись лишь в нательной рубахе почти до пола.

Судя по резкому звуку, оттого платье надорвалось где-то. Крестьянка сразу же подобрала наряд и принялась расправлять его.

– Эй! – щёлкнула Мария, подзывая девку к себе. – Давай, клуша тупая, пошустрее!

Крестьянка тотчас же бросилась наряжать государыню, облачая в домашнее платье. Мысли Марии были скверными, ибо знала она – вот уже который день царь не в духе. Злость преисполняла его, и зачастую Иоанн огрызался на всякого, кто был подле него. Не раз перепадало и самой Марии, и приходилось много терпеть от супруга.

Иоанна не радовали ни застолья, ни музыка да игры скоморохов, ни жестокие забавы его опричников на площади. Когда накануне царь потребовал на ночь явиться к нему, царица уж ожидала, что нынче придётся исполнять супружеский долг, вновь супротив воли своей. Каково же было её удивление, а быть может, и иное, много более мерзкое чувство, когда царь велел ей просто лечь подле него. Мария была покорна, но посреди ночи проснулась от крика супруга.

Сам Иоанн не пробудился, но был охвачен лихорадочным пламенем. Мария никогда не ведала, как унять этот огонь, как унять тех бесов, что снедали душу и разум её супруга. Царица же покидала мужа, когда его охватывало полночное безумие, и кралась, точно позорная преступница в ночи, украдкою. Уж в своей опочивальне Мария переводила дух и пыталась отойти ко сну, что удавалось сделать лишь на заре.

Мало что приятного сулила ей встреча с государем, но всяко не явиться по первому же зову – что прямая измена. Мария сжала кулак и, собравшись с духом, постучалась в царские покои. Иоанн сам отворил дверь. Он был облачён в простецкую белую рубаху. Он встретил супругу босым и коротким жестом повелел войти.

– Отчего же неспокойно нынче тебе, душа моя? – молвила царица, занимая место, указанное Иоанном.

Царь глубоко вздохнул, поглаживая рукой свою бороду, и, не молвив ни слова, отошёл к окну, упёршись в него руками. Мария не знала, куда деть глаза, да вдруг на столе углядела она пару серебряных серёг в виде изогнутых рыб. Глаза их сияли сапфирами в удивительной огранке. У царицы затрепетало сердце, и она подняла взгляд на супруга.

– Они твои, – молвил Иоанн, не оборачиваясь.

– Боже мой, царе… – в растерянности голос Марии дрожал. – Я не заслужила вашей милости…

– Милость невозможно заслужить, – ответил Иоанн, обернувшись на супругу. – Но в самом деле, в тебе есть большая заслуга, о коей ты не ведаешь.

Мария продолжала улыбаться, но тот тон, который избрал царь, заставлял кровь стынуть в жилах. Царица сглотнула, но сохраняла милое выражение лица.

– Ты, – молвил Иоанн, указывая на супругу, – была милосердно мне послана Господом в супруги. И я сегодня утром уже возносил хвалу Спасителю за это.

Говоря эти слова, владыка медленно прохаживался по опочивальне. Мария лишь сейчас заметила, с какою силой она сжала свои кулаки – на ладонях остались глубокие следы от ногтей. Она поджала губы и продолжила следить за степенным шагом супруга.

– У меня много врагов, и ты это знаешь, – меж тем продолжил Иоанн, сложив руки за спиной. – И все они паскудные мрази, не чурающиеся марать руки в крови женщин и детей. Они убили мою мать, убили мою жену, убили моего сына. И я горько по ним горюю по сей день.

Иоанн замер, медленно повернувшись к Марии. Она уж не делала виду, и её испуг был заметен.

– Ежели кто из нынешних врагов моих вознамерится погубить меня, погубив жену мою, – молвив то, Иоанн усмехнулся, – право, тот сослужит мне великую службу, притом сам того не ведая. Я благодарен Господу за то, безмерно благодарен.

Мария хмуро поглядела на царя. Он же улыбнулся, сохраняя ужасающе холодную пустоту во взгляде.

– Так что бери эти побрякушки. Вот цена тебе, – просто произнёс Иоанн. – И иди вон, с глаз моих.

Царица поднялась с кресла, отдала земной поклон да покинула государя, оставив украшение на столе. Громко громыхнула дверь – и сама царица подивилась, сколько в ней за то поднялось. Иоанн глубоко вздохнул, в пустоту перед собой. Бессилие сковало его, и владыка опустился в резное кресло. Весь день государь не принял ни души.

* * *

– На, вот, подержи маленько, – молвил Алексей, передавая малолетнего сына своего в седло ратного друга.

Басман-отец потрепал мальчугана своего по голове да отошёл от лошади, понося всё это чёртово болото.

– А куда тятя пошёл? – спросил Федя, поднимая голову на всадника.

– Ща воротится, – ответил воевода, придерживая мальчика в седле перед собой.

Федя поджал губы, оглядываясь вокруг. На пологом холме стелился плотный ковёр из мха, а внизу, ближе к мелкой речушке, шелестела высокая приболотная поросль. Наверху белели стены монастыря, подле которых стояло много всадников. Федя болтал ногами, порой задевая лошадь достаточно, чтобы та приняла знак к ходу. Воеводе трижды приходилось натягивать поводья, прежде чем приучил лошадь не вестись на Федю, как бы тот ни старался. Поняв, что боле лошадь не поддаётся, мальчик хмуро вздохнул да принялся перебирать густую гриву, прядь за прядью. До того мальчик увлёкся, что не сразу заслышал пронзительный крик, доносящийся с холма.

– Что там делается? – спросил Федя, подняв голову.

– От нынче и поглядим, – ответил воевода.

К воротам монастыря выволокли за бороду попа в чёрной рясе. Алексей шёл во главе, скручивая верёвку в руках. Ловко он перекинул петлю через монастырские ворота да подзывал громко