день, а ты нет. Нет, потому что честен, а честными чаще бывают дураки. Я богат, а ты гол, ако ангелок.

– А ты умнее меня оказался, я думал, что у тебя вместо головы только папаха. Может быть, мне заняться грабежом?

– Думаю, что давно пора.

– А если я уйду к красным?

– Погибнешь. Ты корниловец, колчаковец, побываешь у меня – станешь колмыковцем, розановцем и еще черт знает кем. А потом, ты герой «дикой дивизии», да и из мужиков – в полковники. Не простят тебе этого мужики. Одни от зависти будут мстить, другие – от ненависти.

– Я буду мирным пахарем, за что же меня ненавидеть? Судьба так сложилась. Гада звал к себе в Чехию, не пойду я за ним. Чужая земля – земля-мачеха.

– Не дадут тебе большевики мирно жить, если ты и сто раз будешь красным. Не дадим и мы, если к ним уйдешь. Эх, Устин, заруби себе на носу, что ни в одном государстве, если только оно не сказочное, не жить мужику в мире. Он был рабом, им до конца и останется. Большевики мудро сделали, что поманили мужика землей, но попомни мое слово, потом отберут. Мы дали маху, что не перехватили клич большевиков, а уцепились за мертвую монархию. Дали бы мужику те же слова, затем поколотили бы красных, отобрали землю, и сделали мужика тем, кем и подобает ему быть. Его же салом да по мусалам. Завернули бы кишки на десять оборотов. Прохлопали… Поехали в мой штаб, будете встречены как герои и друзья.

– Поехали.

– Покажу тебя нашим, там ведь многие вас знают, примут как друзей.

19

В тайге напряженная тишина. Прошло шесть месяцев, как Колчак объявил мобилизацию всех солдат и призывников, но никто не явился на призывные пункты. Люди затаились, ждали, знали, что придут каратели. Но не сидели сложа руки, готовили боевые дружины. В Улахинской долине, в Чугуевке, куда после разгрома Уссурийского фронта, отошли красноармейцы, шла работа. Отсюда отряды уходили в Сучанскую долину, куда переместилась тяжесть партизанской борьбы. Гремели выстрелы, ухали пушки в бухте Ольга. А здесь скоро затихло, опустело.

Шишканов, который вернулся из владивостокской тюрьмы, тотчас же взялся за работу; ему помогал Пётр Лагутин. Сформировали отряды, образовали базы на случай отступления, в ряде мест вступали в стычки с японцами. Где-то в тайге затаились Степан Бережнов и Семен Коваль со своей дружиной и примкнувшей к ним небольшой бандой Кузнецова, но не выступали, чего-то выжидали. Было одно нападение на Чугуевку, которое провел Кузнецов, но оно было легко отбито.

И Шишканов решился: сам, без оружия, пошел к Бережнову. Провожали его Арсё и Журавушка. Нашли его «войско» в распадке, где стояло старое зимовье, которое строили в былые времена побратимы, правда, к зимовью теперь прилепились бараки. Для ста человек нужны были жилье и еда. Встретились. Дозорные схватили пришельцев, хотели пристрелить на месте, но Евтих Хомин остановил:

– Команды на расстрел гостей не было. Ведите к командиру.

Бережнов хмуро встретил Шишканова. Молча показал на стул, что колченого прилепился к печи. Сел на лавку, побратимов же оставил стоять. Бросил:

– Слушаю!

– Слушай. Я знаю ваши задумки, ваши планы. Но они не исполнимы. Красная армия наступает. Белые мечутся в поисках новых союзников. Почти все союзники ушли, кроме японцев. Наша победа не за горами. Что вы будете делать дальше? Не лучше ли Ковалю и тебе распустить банду и выйти к народу, встать на его защиту? Пойми, Степан Алексеевич, что ваша карта бита. Сегодня мы не трогаем вас, завтра же обрушимся на вас всеми силами. Думайте и решайте. Даю вам на раздумья один день. А мне, если позволите, разрешите поговорить с народом.

– Агитировать хочешь? Не позволю! – закричал с порога вошедший Коваль.

– Погоди, не шуми, – остановил Коваля Бережнов. – Пусть говорит, ежли народ прислушается к его гласу, то, знать, народ прав, Шишканов прав. Пусть говорит, а мы со стороны послушаем.

– Снова закрутили, товарищ командир? – зашипел Коваль. – Вы и раньше миловались с Шишкановым. К нему сегодня решили повернуть? Сгорите.

– Не стращай, человек на то и рожден, чтобы жить и грехи творить. Идите, товарищ Шишканов, к народу и поговорите с ним. Ежли ваша возьмет, то отпущу с миром, если нет, то уж не обессудьте. Собрать отряд, пусть послушают большевистскую правду, ежели она есть, – приказал Бережнов и перекрестился.

Шишканов поднялся на пень с газетой в руке:

– Товарищи, я не буду что-то измышлять, что-то придумывать, я просто зачитаю некоторые призывы и сообщения белогвардейской печати, а уж вы решайте сами, как вам жить дальше, что делать. Но и другое скажу – от себя, от своего понимания, – что все мы можем ошибаться, не только мы, но и революция в целом. Революции не делаются в белых перчатках, они были и будут кровавы, потому что одна сторона стоит за правду, другая за кривду. Вот и сходятся две стенки, а уж чья возьмет, то одному Богу известно. Ошиблись вы или нет – это уж сами судите. Судите и другое, что когда народ поймет, чья сторона праведнее, то его уже не удержать ни окопами, ни штыками. Вы ушли от народа, вы затаились, ожидаете, чья сторона падет, чью можно поддержать. Падет сторона неправды. Вот я вам прочитаю воззвание генерала Пепеляева, о котором вы все наслышаны, которого кое-кто ошибочно называет революционером и демократом. Он обычный генерал, с обычной мечтой поставить нового царя во главе России. Вы же, в большинстве бывшие раскольники, бегали от царей, были гонимы, неужели вам нужен новый царь. Итак, читаю: «Граждане! Настал грозный час военных событий. Большевистские деятели во главе с Лениным и Троцким напрягают последние усилия и поставили всё на карту, чтобы прорвать железное кольцо народных армий, окруживших всю Россию.

Красными использовано всё, что можно. Они мобилизовали всё мужское население от семнадцати до сорока пяти лет в строй, а старших – на службу в тылу. Они усиленно развили агитацию, забрасывая миллионами листов с самыми гнусными, льстивыми обещаниями.

В армии у них введён суровый террор, и каждому комиссару дано право убивать солдата за малейший проступок.

В занимаемых ими местностях они немедленно мобилизуют всё мужское население, ставя его под ружьё, забирают все припасы, лошадей, хлеб.

В самой советской России стоит страшнейший голод, грабежи, своеволие, убийства; болезни уносят ежедневно тысячи людей в могилы. Отдельные отряды из мадьяр, китайцев и латышей служат главной опорой большевиков как в тылу, так и на фронте.

Наша армия, ведя неустанно