Она закрыла глаза и представила, как пахнут гиацинты, полынь, апельсинник, гардения, звездный жасмин, жимолость…

О, Господи, моя жизнь могла быть подобна нежному аромату, могла стать жертвой Тебе. Ах, если бы душа одинокой старой женщины могла расцвести и подарить Тебе прекрасный букет цветов…

— Бабушка, в этом году я решила посадить в огороде овощи, — не отрываясь от работы, сказала Энни. — Этим летом мы соберем урожай сахарной кукурузы, бобов, моркови, лука…

Лиота наслаждалась каждым движением внучки, занятой работой в саду, который она столько лет любила. Она теперь знала: сад не умрет.

В ожидании профессора Вебстера Корбан стоял в коридоре, у дверей его кабинета. Наконец, он увидел, что преподаватель направляется прямо к нему. Взгляд темных, ничего не выражавших глаз остановился прямо на Корбане.

— Мне нужно поговорить с вами, профессор. Удобно ли сделать это прямо сейчас или вы назначите мне другое время? — спросил Корбан.

— Можно прямо сейчас. — Вебстер вошел в кабинет, оставив дверь открытой. Внутри царил полный хаос. Повсюду: на полках и прямо на полу — лежали книги. Стол был завален бумагами и папками. В углу, на отдельном столике, высилась старинная печатная машинка. Но Корбан знал, что обстановка может быть обманчивой: профессор Вебстер прекрасно знал свой предмет.

— Как продвигается ваша работа, мистер Солсек?

— Вот об этом я и хотел поговорить, сэр.

— Присаживайтесь. — Профессор поставил портфель на пол и сел за стол. Сняв очки, он протер стекла. — Продолжайте. Я вас слушаю.

— Я забросил свою курсовую работу. Поскольку начинать другую уже поздно, я решил оставить курс.

— Вы опоздали.

Корбан допускал, что так может случиться, но все равно сердце у него екнуло, и он едва устоял на ногах. Повторный курс обойдется ему недешево, однако он признавал такое решение правильным и справедливым. Любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, не станет ждать снисхождения в университете такого уровня. Конкуренция не располагает к снисходительности.

— Справедливо, сэр. Я согласен на удовлетворительную оценку. Если вы позволите, я буду посещать занятия до окончания семестра. — Он еще многому должен научиться.

Профессор Вебстер надел очки:

— И что же случилось с начатой вами курсовой работой?

Корбан почувствовал, что покраснел до корней волос, и медленно выдохнул:

— Я взял за основу неверное утверждение.

— Неверное?

— Допустим, вы начинаете создавать жилые комплексы для людей, о которых никто не заботится, а значит, от них очень просто избавиться. Неважно, как замечательно выглядит эта программа на бумаге, но для ее осуществления необходим сильный нажим со стороны государства. К тому же есть искушение избрать быстрый способ решения долгосрочных задач. Когда все возмущаются высокими налогами и требуют их снижения, проще всего пожертвовать теми, кто не может себя защитить. Сейчас я имел в виду нерожденных детей. Я не хочу участвовать в разработке программы, предусматривающей уничтожение престарелых.

— Все это вам открыла та пожилая женщина?

— Лиота Рейнхардт пыталась объяснить мне это, но я не слушал то, что она говорила. Мне нужно было столкнуться с еще двумя женщинами, чтобы до меня наконец дошло. Это Рут Колдуэлл и Нора Гейнз. Они никогда не встречались, но между ними много общего.

Профессор Вебстер откинулся на спинку кресла.

— Основную часть наших студентов составляют замечательные молодые люди. Мне уже приходилось иметь дело с напыщенными студентами, которые считали, что высокие баллы делают их особенными. Они настолько заняты собой, что воображают, будто знают больше всех вместе взятых профессоров, даже с двадцатилетним опытом работы.

Лицо Корбана вспыхнуло. Он вполне заслужил эту отповедь, даже больше, чем кто бы то ни было.

— Простите меня, сэр. Я вел себя, как идиот. — Он привстал со своего места, собираясь покинуть кабинет.

— Сядьте, мистер Солсек. Я еще не закончил.

У Корбана опять екнуло сердце. Он опустился на стул и стал ожидать решения своей участи.

— За все годы моего преподавания я могу на пальцах пересчитать студентов, которым хватило мужества прийти ко мне, признать свою ошибку и безропотно согласиться на удовлетворительную оценку.

Слова профессора согрели Корбану душу.

— Благодарю вас, сэр.

— Вы можете посещать мои занятия. Я позволю вам выполнить работу позже, если вы будете слушать мой курс в следующем семестре. Договорились?

Профессор встал и протянул Корбану руку.

Молодой человек некоторое время с недоумением смотрел на него. Потом сорвался с места и с восторгом пожал профессору руку.

— Договорились, сэр! Огромное вам спасибо!

Профессор высвободил свою руку и улыбнулся:

— Интересно будет посмотреть, что вы выкинете в следующий раз.

Нора не разговаривала с Энн-Линн уже десять дней, которые прошли со времени их последнего телефонного разговора. Он состоялся на второй день после возвращения ее матери из больницы домой.

— Ты не хочешь помочь мне, мама? — спросила ее тогда Энн-Линн. — Один день в неделю было бы очень кстати.

— Своим согласием я только подтолкну тебя к продлению этого безумия.

— Но я хочу заботиться о бабушке.

— Да? Значит, тебе нравится, что ты бросила художественную школу, уехала от друзей, перестала встречаться с парнями? Ты действительно хочешь изо дня в день ухаживать за старым человеком до самой последней минуты его жизни? Ты этого хочешь?

— Мама, что может быть лучше моей любви к бабушке Лиоте?

Нора еле удержалась от того, чтобы не сказать: «Любовь ко мне», но что-то ее остановило. Возможно, она вспомнила взгляд Энни, когда Джордж обвинил Лиоту в растранжиривании его наследства.

Прошло больше недели после телефонного разговора с дочерью. У Энн-Линн было достаточно времени, чтобы все обдумать и понять, какую тяжелую ношу она взвалила на свои плечи. Нора набрала номер телефона матери и после двух гудков услышала приветливый голос Энни.

— Алло!

— Это твоя мама, Энн-Линн, я…

— Прошу нас извинить, но в данный момент мы не можем ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение, мы свяжемся с вами при первой возможности. Спасибо!

Автоответчик. Что-то новенькое. Нора слушала и соображала, стоит ли оставлять сообщение.

— Это твоя мать, Энн-Линн. Я звоню, чтобы узнать, как у тебя дела. — Она чуть крепче сжала трубку. Как вам живется вдвоем? — Она не могла позволить себе добавить: «Надеюсь, хорошо». Больше сказать ей было нечего, и она положила руку на рычаг. Затем на какое-то мгновение прижала трубку к груди и лишь потом с тяжелым вздохом вернула ее на свое место. До обеда ей предстояло закончить кое-какие дела в университетском женском обществе любителей литературы и затем пройтись по магазинам, чтобы купить рождественские подарки.