На юбилейной конференции, посвященной 60–летию Сидни, выступили многие выдающиеся физики его поколения. Говард Джорджи, коллега Сидни по работе в Гарварде и прекрасный специалист по физике элементарных частиц, заметил, что в докладах выступающих физиков–теоретиков его поразила одна деталь: то, как по–разному они все думают.

Это правда. У каждого из ученых имелся собственный подход к науке и каждый из них благодаря присущим только ему навыкам и умениям внес в науку очень существенный вклад. Одни из них воспринимали мир преимущественно визуально, другие были чистыми аналитиками, некоторые просто обладали чудесной способностью впитывать и оценивать информацию.

А. С. Пушкин был прав, когда писал: «Вдохновение нужно в геометрии не меньше, чем в поэзии». Без творческого подхода невозможны ни физика элементарных частиц, ни космология, ни математика, ни другие науки — точно так же, как невозможны искусство и науки гуманитарные. Наука олицетворяет собой богатство мысли, которое способно подстегнуть творческий процесс при множестве внешних ограничений. Среди логических правил и выводов очень легко забыть о вдохновении и воображении. Но и математика, и технологии появились благодаря людям творческим, умеющим мыслить нетривиально.

В последние несколько лет мне везло на встречи и общение с творческими людьми самых разных профессий и было очень интересно замечать у них общие черты. На первый взгляд ученые, писатели, художники и музыканты кажутся совершенно разными людьми, но по природе таланта и темпераменту у них много сходного. В завершение своего рассказа о науке и научном мышлении я хочу назвать некоторые качества, которые лично мне представляются у творческих людей самыми удивительными.

Ни ученые, ни художники, скорее всего, не думают о творчестве как таковом, когда создают что‑то значительное. Мало кто из добившихся успеха может утром сесть за стол и решить: «Займусь‑ка я сегодня творчеством». Нет, эти люди всегда сосредоточены на проблеме. И когда я говорю «сосредоточены», я имею в виду сосредоточены полностью, вне зависимости от желания.

Мы, как правило, видим лишь конечный результат творчества и не знаем, какой громадной преданности делу, каких технических умений, какой изобретательности потребовало его создание. Посмотрев фильм «Человек на проволоке» (2008), рассказывающий о проходе канатоходца Филиппа Пети в 1974 г. по тросу, натянутому на высоте 400 м между башнями–близнецами Всемирного торгового центра (в свое время это событие привлекло внимание не только большинства ньюйоркцев, но и множества людей по всему миру), я оценила присущий этому человеку дух авантюризма и игры, а также его мастерство. Но оказалось, что Филипп не просто натянул трос как попало между двумя стенами. Хореограф Элизабет Стреб показала мне дюймовой толщины папку с рисунками и вычислениями, сделанными перед установкой тросового крепления в ее студии. Только тогда я поняла, чего стоило артисту подобное выступление, какую подготовку ему пришлось провести. Филипп Пети называл себя в шутку «инженером–самоучкой». Он вступал на канат только после того, как тщательно изучал механические свойства использованных в своей конструкции материалов. Разумеется, без практической проверки Филипп не мог быть абсолютно уверен, что все принял во внимание, но он старался учесть все возможное.

Если вам трудно поверить в такую погруженность в дело, оглянитесь вокруг. Люди очень часто уходят в свое занятие — каким бы оно ни было — с головой. Ваш сосед разгадывает кроссворды, ваши друзья увлеченно смотрят по телевизору спортивные передачи, кто‑то в подземке так увлекся книгой, что пропустил свою станцию, не говоря уже о тех бесчисленных часах, которые вы сами, возможно, проводите за видеоиграми.

Ученым, поглощенным исследованиями, просто повезло: они зарабатывают на жизнь именно тем, что им нравится делать, или по крайней мере тем, что они не в состоянии оставить недоделанным. Профессионалы такого рода, как правило, полагают (хотя это, возможно, лишь иллюзия): то, что они делают, важно и сохранится надолго. Так, ученым нравится думать, что все мы заняты великой миссией познания истины. Может быть, у нас и не найдется времени на разгадывание кроссворда, но мы всегда готовы тратить его на исследовательский проект, особенно крупный и серьезный. Мы погружаемся в работу примерно так же, как другие в игру или фильм. Но ученый, как правило, продолжает думать о своем проекте даже за рулем и перед сном в постели. Безусловно, способность сохранять сосредоточенность на проекте в течение дней, месяцев или лет связана с уверенностью в его важности, даже если поначалу всего несколько человек в мире смогут осмыслить полученный результат и даже если гипотеза, над которой работает ученый, в конце концов будет опровергнута.

В последнее время стало модным сомневаться во врожденных творческих способностях и таланте и приписывать успех исключительно раннему вхождению в тему и практике. Дэвид Брукс в своей колонке в The New York Times так резюмировал содержание нескольких недавних книг на эту тему: «Мы сегодня уверены, что есть кое‑что, объединяющее Моцарта и Тайгера Вудса, — умение сосредоточиться на цели и родители, жаждавшие развить способности сыновей». Еще один пример, приведенный в колонке, — Пикассо. Отец Пикассо был художником и преподавателем живописи, и сын, будучи с детства погружен в художественную среду, уже ребенком блестяще рисовал. У Билла Гейтса в детстве тоже были исключительные возможности. В книге «Гении и аутсайдеры: Почему одним все, а другим ничего?»[63] Малкольм Гладуэлл рассказывает, что средняя школа в Сиэтле, где учился Гейтс, одной из первых организовала у себя компьютерный клуб и что в Университете Вашингтона Гейтс мог пользоваться компьютерами практически без ограничений. Далее Гладуэлл делает вывод о том, что своим успехом Гейтс был обязан скорее возможностям, чем собственному таланту и целеустремленности.

В самом деле, сосредоточенность и практика на раннем этапе (когда теория идеально встраивается в сознание, а методы и техники осваиваются без труда) сыграли огромную роль в жизни многих творческих личностей. Если вам необходимо решить сложную проблему, то на освоение азов, как правило, времени тратить не хочется. Если какие‑то навыки (или математические методы, или знания) становятся «второй натурой», задействовать их намного легче. Подобные «встроенные» умения часто действуют на уровне подсознания, в фоновом режиме, пока не передают в сознание уже сформированную идею. Известны случаи, когда человек решал сложную проблему во сне. Ларри Пейдж рассказывал мне, что идея Google пришла к нему во сне, но лишь после того, как он несколько месяцев думал исключительно о создании идеального поисковика. Озарение часто приписывают некой «интуиции», не понимая, что оно стало лишь результатом длительных размышлений и подробного изучения проблемы.

Так что Брукс и Гладуэлл, несомненно, в чем‑то правы. Мастерство и талант, конечно, имеют значение, но на них далеко не уедешь, если не добавить сосредоточенность и навыки, приобретенные за счет преданности идее и бесконечной практики. Однако возможности в раннем возрасте и систематическая подготовка —· тоже далеко не все. Те, кто говорит об этом, забывают, что способность сосредоточиться на чем‑то одном и практиковаться без устали — само по себе редкое умение. Больше всего пользы от учения и многократного повторения, естественно, получат те исключительные люди, кто способен учиться на собственном опыте и удерживать в голове все полученные уроки. Упорство — вот ключ к сосредоточенности и усердию, которые в конце концов обязательно принесут свои плоды как в научных исследованиях, так и в любой другой творческой области.