Нашел! – шепнул тот же неведомый голос у него в голове. Верно: нашел, где зимуют лэмо! Вот куда уходят они со станов, вот где хранят добро, украденное у мертвецов, вот где их лживый счастливый мир, в который так сладко верить скрягам из стана торговцев! Обида за люд все еще жгла сердце, но теперь Алатай знал, что лэмо не уйдут от него, он знал о них больше, чем кто бы то ни было. Оставалось только вернуться, рассказать все Кадын – а она донесет людям, чтобы перестали верить…

Быстрое движение привлекло его. Он метнул взгляд и успел заметить, как из кустов стрельнул крупный заяц, уже начавший линять к зиме. Верно, он так же таился, но не вынес и сорвался с места. Высокий резкий свист испустил кто-то из лэмо – будто выпущенная стрела вскрикнула в воздухе, – и тут же другой, кто был ближе к зайцу, рванулся следом за ним так стремительно и тихо, что глаз Алатая не успел различить это движение в темноте, – а он уже схватил зайца и вцепился в него зубами. Зверек не успел дернуться – лэмо разорвал его пополам и начал пожирать.

Алатай почуял, что его мутит, даже зажмурил глаза, но тот же голос, бесстрастный и тихий, шепнул опять в голове: «Смотри. Смотри цепко!» – и он распахнул глаза, изо всех сил уставился в темноту, и то, что увидел, не смог ни понять, ни назвать про себя в первый миг: лэмо жрал зайца, запихивая в рот куски, не жуя, а заяц в его руках светился, как будто был из белесого огня, и голова лэмо, рот его – все светилось тем же светом, и тело его начинало освещаться изнутри, словно он был сосуд тонкой глины, и в него бросили горящие угли – бурые стенки вспыхивали по мере того, как он пожирал зайца. И тут Алатай увидел, как и остальные лэмо, все, кто был на поляне, застывшие без движения, молча взиравшие на трапезу, – и они вдруг начали зажигаться изнутри. Будто многое множество сосудов стояли на поляне, и свет был общий для всех.

«Теперь ты знаешь ответ? – спросил голос. – Кто это: люди или духи?»

«Духи, – шепнул Алатай одними губами. – Мрачные темные духи».

И тут резкий высокий свист снова разрезал воздух, и Алатай успел заметить, как все сосуды погасли вмиг, и все лэмо, как по одному слову, повернули головы в его сторону, и тот, что жрал зайца, выронил остатки.

Алатай успел ощутить силу этого общего взгляда из тьмы, словно что-то ударило его в грудь. Кровь ухнула. А голос крикнул:

– Беги!

И Алатай сорвался с места.

Он несся со всех ног, чуя катящую следом волну, готовую вот-вот ударить в спину. Он помнил их движения, их нечеловеческую скорость, он не сомневался, что погиб, но ноги несли его со всей мочи. Высокий оглушающий свист, будто стрелы режут воздух, звенел над головой, рвал уши, терпеть его было невыносимо. Свист приближался, Алатай уже ничего не различал перед собой, он бежал как во сне и вдруг услышал другой крик, человеческий, – и сердце его охнуло надеждой: сверху, с распадка летел к нему всадник, сияющий, будто сказочный воин, рожденный из луча солнца: в руках у него была горящая ветка. Алатай вильнул в сторону, бросившись к всаднику, ветка полетела куда-то за спину – лопатками он почуял, что там, совсем близко, лэмо, – чужеземец протянул руку и на ходу втянул его на коня. Сильный, добрый Каспаев конь развернулся и сорвался с места без понуканий, дробно клацая копытами по камням. Алатай еле успел ухватиться за Эвмея, утонул лицом в вороте его мокрой шубы. Он не стеснялся уже своей трусости, он боялся одного – оглянуться, снова увидеть жутких подземных тварей, отвратительных вестников счастливого мира, чьи крики все еще резали ночь, – или это голосил, понукая коня, отважный чужеземец.

– Царь! – послышалось за дверью, от коновязи. – Царь! Кадын! – высокий мальчишечий голос, и все, кто был в доме, обернулись. – Царь! – ворвался Алатай и бросился с порога к очагу, взрыл руками пепел, утонул носом в ладонях, но слишком был рад, слишком билось сердце, чтобы соблюдать правила. – Царь, я нашел! Я выполнил твой приказ, я выследил, где зимуют лэмо! – выдохнул он и только тут, избавившись от своей вести, вгляделся в лица перед собой.

Кадын смотрела исподлобья, склонив голову. Взгляд ее был мрачен, и не на него был даже устремлен этот взгляд – она глядела на очаг, не поднимая головы. Алатай осекся и замолчал. Он потерялся так, что не мог бы сейчас вымолвить и слова. Справа от царя у очага сидели приближенные воины, и Аратспай смотрел так же сурово, один лишь Каспай улыбался, как всегда, приветливо. Но тут пошевелился человек, сидящий на месте гостя, которого Алатай сразу не заметил. Он перевел взгляд – и лицом к лицу столкнулся со Стирксом, с насмешливым его и злым взглядом, и похолодел. И тут же понял, как не вовремя был он со своей вестью, и, как во сне, захотелось провалиться сквозь землю, или стать невидимым, и чтобы все это кончилось. Но ничего изменить уже было нельзя – Алатай сидел, как замерзший, и боялся пошевелиться.

– Вестник, выйди и дождись, тебя позовут, – сказала Кадын, поднимая на него глаза.

– Да, царь. – Алатай смиренно поднялся, но тут Стиркс подал голос:

– Нет, царь. Вижу и я, да и ты видишь, наш разговор завершен. Я нашел то, ради чего сюда ехал, и отныне сердце мое спокойно. Теперь тебе осталось сказать свое слово, которое я передам старому больному отцу: привезу ли я ему радость для сердца или же весть, что царь наш – вор и крадет птенцов из гнезда прежде, чем те станут на крыло.

Воины встрепенулись, и Алатай тоже дернулся всем телом от такой дерзости. Только Кадын молчала, и никто не отважился сказать ни слова, так тяжело было мрачное ее молчание. Сердце Алатая ныло, он смущенно и жалко бросал взгляды на царя и ждал, что она ответит.

– Гость, ты желаешь испытать мое сердце, но тебе не удастся это, – сказала она наконец. – Ваше дело с этим воином – только твое и его отца, царь не в силе ни держать, ни отпустить его. Свободный человек свободен во всем. И того, кому служить, воин выбирает собственным сердцем. Теперь уходи. Оставим наш разговор и вернемся к нему, когда придет время. Оставайся в моем стане, живи в гостевом доме. Тебя позовут ко мне.

Стиркс поднялся, не теряя насмешливого выражения на лице, и вышел из дома, кинув на Алатая высокомерный взгляд. Тот сжался и вздохнул свободно, только когда дядя вышел.

– Те, теперь и поесть можно, как долго сидела здесь эта лиса, что живот подвело, – сказал Каспай и потянулся за лежащим на блюде мясом. – Не ко времени тебя духи пригнали, воин, – добавил он с набитым ртом. – Тебя столько не было, мы уж решили, ты оборвал удила и утек в отцовый стан. А нет: отцовый стан сам пришел искать тебя здесь. Всех удалось тебе обвести!

Он смеялся, и Алатай усмехнулся тоже, хотя было ему не весело.

– Ничего, – сказал и Аратспай, тоже беря кусок конины. – Теперь лиса знает, что мы не съели их стригунка и даже силком не держим у своей коновязи.

– Убежденного кто убедит? – возразил Каспай. – Он не поверил ни одному слову царя.

– Словам не поверил – так поверил глазам, – ответил Аратспай.