Когда же вернулись домой, часа через полтора, и Иван Яковлевич стал отпирать заиндевевший замок, кто-то затарабанил снаружи в ворота, разъярив собаку.

– Эй, кому силушку девать некуда?! – громко крикнул Кислов-старший с крыльца.

– Хозяин! – позвали от ворот. – Придержи кобеля, милиция!

– В чем дело?! – снова строго крикнул Кислов.

– Убери псину, а то пристрелим! Открывай, дело срочное!

Иван Яковлевич запер пса на щеколду в сарайчике и поплелся отпирать калитку в воротах.

Тут же во двор ввалились милицейские во главе с напыщенным Басманниковым.

– Имеется дело! – важно повторил Басманников. – Но-ка, где твой оглоед?

– Спят оне, – встревоженно ответила Гликерия Федоровна. – Мы их спящих замкнули и на рынок подались.

– И во скока это было? – строго воспросил Басманников.

– Так, поди… Иван, во сколь мы на рынок пошли?

– Еще восьми не было.

– Вы мне тут не финтите! Давай пацанов сюда! – грозно прикрикнул Басманников.

Все вошли в дом.

Басманников лично прошел в комнату, присев, пошарил взглядом под кроватями.

– Вставай! – гаркнул во все легкие.

Федор и Илья ошалело закрутили головами, еле оторвавшись от подушек.

– Быстро! Подъем! – снова скомандовал Басманников. – Что, субчики-голубчики, приплыли? Где товар?

– Какой товар? – вмешался, заходя в комнату, Кислов-старший. – Что вы снова выдумали? Не дает вам парнишка покоя!

– Именно так! – усмехнулся Басманников. – Ну-ка, пацан, рассказывай, с кем китайскую лавку бомбил?

Позади охнула Гликерия Федоровна. Растерянно посмотрел на сына Кислов-старший.

Федора как подбросило:

– Жизни от вас, фараоны проклятые, нету! Никакой лавки я у ходей не бомбил!

– А это мы скоро узнаем, – сощурился Басманников. – Краснов! Приступай к обыску!

Однако обыск ничего не дал. Кисловы жили небогато, поэтому вся процедура поисков краденого закончилась быстро.

Когда Басманников отпустил понятых, приглашенных и напуганных своими обязанностями соседей Кисловых, он нахмурился – результат не радовал. К тому же и Кислов-старший, и его Гликерия, а также понятая Александра Прокопьевна Молчанова показывали, что парни были дома. Молчанова как раз заходила к Гликерии за ситом, когда они с Иваном Яковлевичем собирались на базар.

Но Федора и Илью все-таки повели в участок.

Пошел с ними и Иван Яковлевич.

В участке один из ограбленных китайцев сразу затыкал в Федора пальцем, приговаривая на ломаном русском, что именно этот грабитель и стоял с бомбой в лавочке. Заодно китаец показал на помнача участка Белобородова, высокого и плечистого, мол, и такой там был.

– Ты чо это такое вякаешь, ходя? – прикрикнул Белобородов.

Иван Яковлевич подозрительно посмотрел на милиционеров.

– Так… Значит, вы все в стороне, а на моего сынишку дело заводите!

Но его никто не слушал.

Тут же был составлен протокол, что потерпевшие опознали Кислова-младшего как участника вооруженного налета.

И закатали парня снова в тюрьму.

Много порогов обил Иван Яковлевич, доказывая, что сын не при чем, что не мог он ограбить китайскую лавочку, был в эти часы дома.

Но маховик справедливого изучения всех обстоятельств дела раскручивался долго. Только 19 апреля Федора освободили из-под стражи как невиновного.

– Погодите, я вам еще покажу! Вы обо мне еще услышите! – зло заявил Федор Кислов, когда его освобождали.

Домой вернулся взбешенным. Заявил отцу, что обязательно всем этим гадам отомстит, стал вечерами пропадать, зачастую возвращаясь домой под хмельком.

Ни отец, ни мачеха не могли найти к нему подхода. Не делился своими вечерними похождениями Федор и с братцем-дружком Ильей.

Впрочем, таким и не поделишься: в темных проулках Федор караулил запоздавших прохожих, грозил самодельным ножом, отбирал деньги. Потом уходил к знакомым солдатам на улицу Лагерную, в Красные казармы, пил с ними, играл в карты на деньги, а однажды выиграл старый разболтанный револьвер…

Через три недели закончилась для Федора Кислова вольная жизнь.

Случилось это 9 мая в районе городской скотобойни, на восточной окраине города, по дороге на Антипиху.

Солнце уже клонилось к закату. На четырех подводах в Читу въезжали четверо крестьян – три брата Захаровых, Григорий, Андрей и Александр, и их односельчанин Николай Хрущев. Они поднимались на последний перед городом перевал, когда из-за кустов неожиданно вынырнул невысокий человек. На лице – маска из черного платка! Направив на крестьян револьвер, грабитель громко крикнул: «Стой!»

Путники приостановили лошадей.

– Слезайте с телег, становитесь в шеренгу! – скомандовал, вернее, проорал грабитель. – Да поживее! Чо, жить надоело? Быстро всем распоясаться и деньги на кон! Живо, кому сказал!

Ежась от надрывного крика, крестьяне бросили свои кошельки под ноги грабителю.

– А теперь, граждане хорошие, садитесь на телеги, – уже спокойнее сказал налетчик, подбирая кошельки. – Поедете, куда скажу.

Тридцатилетний Григорий Захаров отшвырнул вожжи:

– Никуда я не поеду! Забирай, что тебе нужно и нечего над душой оружьем трясти!

– Ах, так, подлюга! – рассвирепел грабитель. – Я тебе щас покажу!

Он направил на Захарова револьвер, машинально нажимая на спуск.

Бабахнул выстрел. У крестьянина с головы слетел картуз, висок ожгло свистнувшей пулей.

В ярости Захаров слетел с телеги и что есть мочи кинулся на опешившего от собственного выстрела стрелка, повалил с разбегу, ударил в лицо. Подскочили и другие попутчики. Вывернув револьвер из руки грабителя, принялись лупцевать его со всей злостью.

– Караул! Грабят! Убивают!

Теперь благим матом орал налетчик, не по своей воле поменявшийся ролями со своими жертвами.

– В чем дело, граждане? Прекратить! – К кипевшей свалке подъехал на телеге, полной дров, Николай Шашин, надзиратель Читинской тюрьмы. Потянул из-под сена старый дробовик.

– А вот видишь, мил-человек… – Тяжело дыша, оторвался от скорчившегося на земле грабителя Захаров, у которого по лбу и щеке текла кровь. – Убивца и налетчика поймали! Голову мне чуть не прострелил, поганец! Все деньги у нас под револьвером забрал, а потом еще чево-то хотел устроить над нами… Дай, друг, топор, зарублю урода!

– Ты это… не выдумывай! – строго сказал Шашин, вглядываясь в измазанного пылью и кровью налетчика-неудачника. – За самосуд упрячут к нам в кутузку. Надо милиции сообщить о нападении и сдать его туда… Постой, постой! А, рожа-то знакомая! Сидел этот выродок у нас! Вот ведь вправду говорят: горбатого только могила исправит!..