Кастилец понизил голос.

— Донья Мария! — прошептал Молеон.

— Да, сеньор… Когда моя знаменитая госпожа донья Мария призвала меня, чтобы доверить важную и опасную миссию, она сказала: «Жильдаз, седлай коня и поезжай во Францию, возьми с собой много золота и добрый меч. Ты отыщешь на парижской дороге одного господина — моя госпожа описала мне вашу внешность, — который наверняка направляется ко двору великого короля Карла Мудрого. Возьми с собой верного спутника, ибо миссия твоя, повторяю, будет полна опасностей».

Я тут же подумал о Хафизе и сказал ему: «Хафиз, седлай коня и бери свой кинжал». — «Слушаюсь, господин, — ответил он, — позвольте только мне сходить в мечеть». Ведь у нас, испанцев, вам это хорошо известно, сеньор, — вздохнув, продолжал Жильдаз, — сегодня есть храмы для христиан и мечети для неверных, как будто у Бога два дома. Я позволил мальчику сбегать в мечеть, сам заседлал коней, шелковой веревкой, как вы видите, привязал к седлу кинжал, и мы отправились в дорогу. Донья Мария написала вам письмо, которое со мной.

Жильдаз приподнял кольчугу, расстегнул куртку и приказал Хафизу:

— Дай кинжал!

Во время рассказа Жильдаза смуглолицый, ясноглазый Хафиз, который держал себя с невозмутимым спокойствием, хранил молчание, застыл как статуя.

Он и глазом не моргнул, когда славный Жильдаз перечислял его достоинства, хвалил за преданность и скромность; но когда Жильдаз упомянул о его получасовой отлучке в мечеть, краска стыда залила его щеки тусклым и мрачным румянцем, который словно зажег в его глазах отблески тревоги и раскаяния.

Когда Жильдаз попросил у него кинжал, он медленно протянул руку, вынул оружие из ножен и подал своему господину.

Жильдаз разрезал подкладку куртки и достал шелковый мешочек с письмом. .

Молеон призвал на помощь Мюзарона.

Тот был готов к тому, чтобы стать главной фигурой в развязке этой сцены. Он взял мешочек, вскрыл его и принялся читать Молеону послание, тогда как Жильдаз с Хафизом почтительно держались в стороне.

«Сеньор дон Аженор, — писала Мария Падилья, — меня крепко стерегут, за мной шпионят, мне угрожают; но известной Вам особе гораздо хуже, чем мне. Я Вам очень признательна, но особа, ради которой я Вам пишу, любит Вас сильнее, чем я. Мы подумали, что Вам, когда теперь Вы находитесь на земле Франции, будет приятно обладать тем, о чем Вы так сожалеете.

Через месяц после получения сего сообщения Вы должны быть на границе, в Риансересе. Точную дату Вашего приезда в Риансерес я, конечно, узнаю от верного гонца, которого посылаю к Вам. Ждите там, ждите терпеливо, никому не говорите ни слова; в один из вечеров Вы увидите, как к Вам приближается быстрый мул, который и доставит Вам предмет всех Ваших желаний.

Но, сеньор Молеон, Вы должны бежать, должны отказаться от военного ремесла, чтобы никогда больше не появляться в Кастилии; в этом Вы должны поклясться честью христианина и рыцаря. И тогда, получив богатое приданое, которое принесет Вам Ваша жена, наслаждаясь ее любовью и красотой, берегите, как неусыпный страж, Ваше сокровище и благословляйте иногда донью Марию Падалью, бедную, очень несчастную женщину, которая этим письмом прощается с Вами».

Молеона захватили чувства умиления, радости, восторга. Он бросился к Мюзарону и, выхватив у него из рук письмо, пылко прижал его к губам.

— Подойди ко мне, — сказал он Жильдазу, — дай мне обнять тебя, ведь ты, наверное, касался одежд той, кто стала моим ангелом-хранителем.

И он порывисто обнял Жильдаза.

Хафиз стоял как вкопанный, не упуская ни одной подробности этой сцены.

— Передай донье Марии!.. — воскликнул Молеон.

— Тише, сеньор! — перебил его Жильдаз. — Не произносите ее имя так громко.

— Ты прав, — понизив голос, сказал Аженор, — передай донье Марии, что через две недели…

— Нет, сеньор, меня не касаются тайны моей госпожи, — возразил он. — Я курьер, а не доверенное лицо.

— Ты образец верности, благородной преданности, Жильдаз, и, как бы я ни был беден, ты получишь от меня горсть флоринов.

— Нет, сеньор, мне ничего не надо… моя госпожа платит мне очень хорошо.

— Тогда я дам их твоему пажу, твоему верному мавру… Глаза Хафиза расширились, и, предвкушая золото, он весь затрясся.

— Я запрещаю тебе брать что-либо, Хафиз, — приказал Жильдаз.

От проницательного Мюзарона не ускользнуло, что Хафиз еле сдерживает ярость.

— Известно, что мавры очень жадные, — сказал Мюзарон Аженору, — а этот жаднее мавра и еврея, вместе взятых, поэтому он и бросил на своего приятеля Жильдаза такой алчный взгляд.

— Полноте, все мавры уродливы, Мюзарон, и только черт может что-либо разобрать в их гримасах, — со смехом возразил Жильдаз и вернул Хафизу кинжал, который тот судорожно схватил.

По знаку своего господина Мюзарон приготовился писать ответ донье Марии.

Но тут во дворе появился писец графа де Лаваля.

Его остановили, Мюзарон позаимствовал у писца пергамент, перо и написал следующее послание:

«Благородная госпожа, Вы подарили мне счастье. Через месяц, то есть на седьмой день будущего месяца, я приеду в Риансерес и буду ждать бесценный предмет, который Вы мне посылаете. Я не отрекусь от военного ремесла, потому что хочу стать знаменитым воином, чтобы прославить мою возлюбленную. Но Испания больше меня не увидит, — клянусь вам Христом! — пока меня не призовете Вы или же беда помешает Аиссе встретиться со мной, в случае чего я, чтобы ее найти, спущусь даже в ад. Прощайте, благородная госпожа, молитесь за меня».

Рыцарь поставил крестик внизу пергамента, а Мюзарон вывел его подпись:

«Сеньор Аженор де Молеон».

Пока Жильдаз прятал под кольчугу письмо Молеона, сидящий верхом на лошади Хафиз следил — он был больше похож на тигра, чем на верного пса, — за каждым его движением. Он заметил, куда Жильдаз спрятал письмо, и после того, казалось, перестал интересоваться происходящим, словно он устал смотреть на свет Божий и глаза ему стали не нужны.

— Что вы намерены делать теперь, славный Жильдаз? — спросил Аженор.

— Я еду обратно на своем неутомимом коне, сеньор… Через две недели я должен вернуться к моей госпоже: таков ее приказ, и потому мне надо спешить. Правда, я заехал не слишком далеко, говорят, есть короткая дорога через Пуатье.

— До свидания, Жильдаз, прощай, добрый Хафиз! Но, видит Бог, если ты отказываешься от награды сеньора, то примешь подарок от друга.

И Аженор снял свою золотую цепь, которая стоила сто ливров, и надел ее на шею Жильдазу.

Хафиз улыбнулся, и эта дьявольская улыбка как-то загадочно озарила его лицо.

Жильдаз с восторгом принял дар, поцеловал Аженору руку и двинулся в путь.