В остальное время к Обители никто не смел подойти ближе, чем на две весы. Гоблинская стража зорко следила, чтоб никто вольно или невольно не совершил святотатства. Но Криза и Роман вынырнули из небытия внутри заповедного круга. Впрочем, эльфа это не волновало, он не сомневался, что им удастся прокрасться мимо орочьих караулов, тем паче те следили за входящими, а не за выходящими. Куда важнее было понять, что же здесь произошло, а для этого нужно было подойти к самой башне.

— Это не бывать раньше, — нарушила молчание Криза, глядя в мутный, пенистый поток, преграждавший дорогу.

— Чего не было, волчонок? — Роман, хоть и чувствовал себя неуютно, заставлял себя улыбаться, чтоб ободрить спутницу. — Крепости? Пролома в стене? Воды?

— Башня быть всегда, в нее нет дверя. Там ходить можно во двор, — Криза чуть не плакала. — А вода течь… нижее? Низее? Теперь туда никто не ходить, если жрецы не закрывать воду… Созидатели злиться на наши, что те пошли с нехорошими, и закрывать дорогу в свой дом.

— Как же они могли закрыть дорогу, если погибли на Седом поле, — пожал плечами Роман, — но вода тут точно неспроста. Подожди, сейчас посмотрим, — подниматься по крутому каменистому склону было трудно, но эльф и орка сумели подобраться к самой стене. Роман больше не сомневался, что создавали Обитель если и не боги, то существа, владевшие магией такой силы, которая ему, Рамиэрлю, и не снилась. Они обошли крепость, но не нашли не то чтобы прохода, даже щели, в которую можно было вставить хотя бы иглу. Пришлось вернуться к пролому, из которого продолжала хлестать вода.

Роман велел орке отойти, а сам присел на корточки, сосредоточив всю свою Силу на ревущем потоке и пытаясь проследить его истоки. Эльф сам не понимал, почему столь упорно стремится внутрь диковинного сооружения, но за свою долгую жизнь пришел к выводу, что нельзя противиться таким вот неожиданным яростным озарениям.

А ведь сначала он пошел сюда только ради Кризы, которая, не устояв перед искушением в одиночку побывать в священном месте и положить к подножию башни несколько травинок с Седого поля, обнаружила убитый лес и бурлящую реку и, пораженная, бросилась за помощью к другу. Еще бы, ведь все, связанное с Обителью Ночи, для южных гоблинов было преисполнено величайшего смысла! Однако нынешние события на первый взгляд не имели никакого отношения к тем, кого орки называли Созидателями и исполнителем чьей воли неожиданно для самого себя стал эльф из Дома Розы.

Роман был уверен, что возникновение реки никоим образом не связано с теми, кто создавал Стражей Горды и говорил с ним в Кабаньих топях. А вот рука Уанна здесь угадывалась весьма четко, можно сказать, все прямо-таки кричало о маге-одиночке, в последние мгновения своей долгой и непонятной жизни совершившем деяние, достойное небожителей.

Роман надолго задумался, пытаясь осмыслить увиденное. Сначала все шло более или менее понятно. Примеро, чью магию эльф сразу же узнал, видимо, во что бы то ни стало решил попасть внутрь башни, для чего и затеял весь их поход. Кольцо ему, похоже, было нужно именно для этого. Маг-недомерок предал ройгианским жрецам своих товарищей, однако те приняли бой и погибли, забрав с собой и врагов. Судя по всему, именно на это и рассчитывал Примеро. Скорее всего маленький волшебник собственноручно прикончил выдохшихся победителей, кем бы они ни были, после чего предпринял попытку проникнуть внутрь Обители Ночи, разбудив при этом какие-то вовсе чудовищные силы. И тут появился Уанн. Маг-одиночка разделался с предателем быстро, затратив при этом не так уж много сил, но затем ему пришлось останавливать запущенный недоумком Преступившим маховик.

Магия Уанна остановила уже начавшиеся изменения, которые, Роман в этом не сомневался, должны были превратить Обитель в такое же безумное место, как и то, в Рыжем лесу, из которого барду удалось вырваться только благодаря перстню Проклятого. Уанн победил, но это до дна вычерпало его силы, и старик уполз умирать на Седое поле, напоследок перекрыв чужакам доступ в крепость простым и надежным способом. Не так ли некто, познавший основы иной магии, сделал недоступной дорогу к Проклятому для всех, кроме владевших сходной силой?

Но почему маг-одиночка так поступил? Чтобы в Обитель Ночи вновь не проник враг или безумец или чтобы оттуда не вырвалось нечто чудовищное? Роман поднял голову, рассматривая сооружение, воздвигнутое неведомыми силами. Немыслимый замок успешно сопротивлялся зубам Драконов Времени, изрядно поизгрызших некогда высокие и скалистые Корбутские горы. Творение исчезнувших богов было соразмерным и, если так можно сказать, бережным. Оно не устрашало, не давило, а логически завершало возвышающуюся над своими собратьями горную вершину. Не будь на ней башни, та казалась бы куда более недоброй, и сюда по вечерам наверняка бы слеталась самая опасная нечисть. Чем больше Роман вглядывался в загадочный замок, тем больше был уверен, что Ройгу и его последыши не имели с ним ничего общего. Сила, воздвигшая Обитель, не была злобной. И Роман решился.

— Криза! Я иду туда. Так надо.

— А река? Она не пускать!

— Пускать, волчонок, — улыбнулся эльф, — меня пускать!

— Не тебя, — отрезала девушка, — нас!

Роман с сомнением покосился на спутницу. Клан Лебедя был особенно силен в водных заклинаниях, а Уанн слишком долго общался с Эмзаром и Астеном. Да, волшебство, примененное магом-одиночкой, не было эльфийским, но, зная старика, Роман довольно быстро сообразил, в чем тут суть. К тому же бард не сомневался — Уанн ХОТЕЛ, чтобы он, Рамиэрль-разведчик, оказался здесь. Происшедшее на Седом поле не случайно, его умышленно отправили именно сюда, а значит, водяная стена его пропустит, но вот Криза… Роман решительным жестом обнял девушку правой рукой за плечи и, прижимая к себе, увлек в ревущий поток.

Эстель Оскора

Шани объявился неожиданно, как того и требовало затеянное им с Рене представление. Правитель Эланда был непредсказуем и вездесущ, и Гардани приходилось мотаться от Гверганды до Идаконы и от Вархи, в которой коптил небо беглый арцийский двор, до рыбацких деревушек. Надо отдать справедливость командиру «Серебряных», справлялся он с герцогскими обязанностями неплохо. Граф выказал себя не только хорошим военачальником (имея в соратниках Мальвани и Архипастыря, сие было не столь уж и трудно, хотя Шани даже на их фоне неплохо разбирался в воинском деле), но и умелым политиком, способным и с гвергандскими старшинами договориться, и Бернара осадить, и, главное, внушить окружающим, что все идет как надо.

То, до какой степени неуютно Шани чувствовал себя в чужой шкуре, знали лишь старый Эрик, маршал Сезар, с которым граф коротко сошелся, а после истории с Гибом еще и я. Появляясь в Идаконе, Гардани всегда вырывал ору-другую для меня, и я не знаю, кому эти встречи приносили большую радость.

Я искренне любила этого человека — доброго, умного, мужественного и какого-то бессчастного, к тому же он знал про меня если не все, то многое. При Шани я могла не лгать и не изображать из себя заблудившуюся курицу. К тому же привычка двойника коротать со мной немногие свободные часы могла подтолкнуть Рене делать то же. Традиция есть традиция…