— О да, вы правы, Господин! — согласилась она, не спуская с него маленьких черных глаз.

— Мой сян ю — двадцать процентов, — объявил он, отсчитывая купюры.

— Но, Досточтимый Господин, — тут же взвизгнула она, — двадцать это слишком много, но я почту за честь, если вы примете пять с благодарностью от бедной старой женщины.

— Пятнадцать.

— Шесть!

— Десять, и это мое последнее предложение. Не целый же день мне ждать!

— Но, сэр, вы такой молодой и сильный, ясное дело — 489. Сильные должны защищать старых и слабых.

— Верно, верно. — Он задумался, желая поступить по справедливости. — Хорошо, семь процентов.

— О, как вы щедры, сэр. Благодарю, благодарю вас. — Довольная, она смотрела, как он отмусоливает двадцать два доллара, потом лезет в карман джинсов и отсчитывает шестьдесят один цент. — Вот. — Он вернул сдачу и остаток её денег.

Она рассыпалась перед ним в благодарностях, довольная тем, как ловко сумела сторговаться. «Клянусь всеми богами, — возбужденно думала она, — семь процентов вместо, ну, по меньшей мере пятнадцати, это справедливо».

— У вас тоже лежат деньги в «Хо-Пак», Досточтимый Господин? — вежливо осведомилась она.

— Конечно, — важно произнес молодчик, словно так оно и было. — Счет моего Братства там уже многие годы. У нас… — Он умножил на два первое, что ему пришло в голову. — У нас больше двадцати пяти тысяч только в этом филиале.

— И-и-и, — застонала старуха. — Такой богатый! Я как только вас увидела, сразу поняла, что вы из 14К… и, конечно, Досточтимый 489.

— Бери выше, — туг же гордо заявил юнец, исполнившись бравады. — Я… — Он осекся, вспомнив призыв вожака вести себя осторожнее, и потому не сказал: «Я — Цзинь Сопмин, Рябой Цзинь, один из четырех знаменитых Вервольфов». — Беги, старуха, — велел он, устав от неё. — У меня есть дела поважнее, чем болтать с тобой.

Она встала, поклонилась, и тут её старые глаза углядели человека, который стоял в очереди перед ней. Этот человек, кантонец, как и она, толстый лавочник, держал, по её сведениям, ларек с птицей на одном из многолюдных рынков Абердина.

— Да, — хрипло проговорила она, — если вам нужен ещё клиент, я вижу одного, с кем легко сладить. Он стоял в очереди передо мной. Снял больше восьми тысяч.

— О, где? Где он? — тут же оживился молодчик.

— За долю в пятнадцать процентов?

— Семь, и больше никаких. Семь!

— Хорошо. Семь. Смотри, вон там! — прошептала она. — Вон тот жирный, пухлый, как мандарин, в белой рубашке. Вон, весь в поту, будто только что наслаждался «тучками и дождем»!

— Вижу.

Молодчик встал и быстро пошёл наперехват. Он догнал жертву на углу. Торговец застыл, поторговался немного, уплатил шестнадцать процентов и поспешил прочь, благословляя свою сообразительность. А молодчик вприпрыжку вернулся к ама.

— Вот, Старая Женщина. У этого блудодея было восемь тысяч сто шестьдесят два доллара. Шестнадцать процентов от этого…

— Тысяча триста пять, а мои семь процентов от этой суммы — девяносто один доллар сорок один цент, — тут же подсчитала она.

Ровно столько он ей и выплатил, и она согласилась прийти завтра, чтобы поработать для него наводчицей.

— Как тебя зовут?

— А Су, Господин, — солгала она, не долго думая. — А вас?

— Мо Уфан, — назвал он имя приятеля.

— До завтра, — попрощалась довольная старуха. Снова поблагодарив его, она заковыляла прочь в восторге от сегодняшней прибыли.

Его прибыль тоже оказалась неплохой. Теперь у него в карманах лежало три тысячи, а утром хватало лишь на автобус. И все по воле случая, потому что он приехал в Абердин из Глессингз-Пойнт, чтобы отправить по почте очередную записку о выкупе Благородному Дому Чэнь.

— Это для безопасности, — сказал его отец, который был у них главным. — Чтобы навести эту, ети её, полицию на ложный след.

— Но денег-то мы так не получим, — недовольно возразил он тогда. — Как нам представить этого, ети его, сына, если он мертв и закопан? Вы стали бы платить без доказательств, что он жив? Конечно нет! Зачем нужно было бить его лопатой?

— Но этот тип пытался сбежать! — воскликнул его брат.

— Верно, Младший Брат. Но первым ударом ты его не убил, а только слегка свернул ему голову набок. На этом надо было и остановиться!

— Я так и хотел сделать, но злые духи обуяли меня, и я снова его ударил. Всего-то четыре раза! И-и-и, какие мягкие черепа у этих высокорожденных!

— Да, ты прав, — вздохнул его отец, маленький, лысый, со множеством золотых зубов. Звали его Цзинь Миньта — Плешивый Цзинь. — Цзю ни ло мо, что сделано, то сделано, и нечего поминать об этом. Джосс. Сам виноват, что пытался бежать! Видел утренний выпуск «Таймс»?

— Нет ещё, Отец.

— Так вот, сейчас прочитаю: «Начальник полиции заявил сегодня, что арестован член триады, подозреваемый в том, что он — один из Вервольфов, опасной банды, похитившей Джона Чэня. Власти надеются, что дело может быть раскрыто в любой момент».

Все рассмеялись — и он, и его младший брат, и отец, и его очень хороший друг, Чэнь Собачье Ухо — Чэнь Паньбо. Они-то знали, что все это вранье. Никто из них не то что не был членом триад, но даже не поддерживал с ними связи, никого ещё не задерживали как преступника, хотя у них было собственное Братство и отец время от времени организовывал в Норт-Пойнт[121]небольшой игорный синдикат. Именно отец предложил совершить похищение. «И-и-и, очень неплохая была мысль», — думал он, вспоминая об этом. А когда Джон Чэнь нарвался и его убили, потому что он, как дурак, пытался бежать, именно отец предложил отрезать ухо и послать семье:

— Мы обратим его плохой джосс в нашу пользу. «Убей одного, чтобы запугать десять тысяч!» Если мы пошлем ухо, то запугаем весь Гонконг и станем знаменитыми и богатыми!

«Да, — думал Рябой Цзинь, сидя на солнышке в Абердине. — Но мы своего богатства ещё не заработали». Сегодня утром он сказал отцу:

— Я не против того, чтобы тащиться туда и отправить письмо, Отец. Это разумно, так бы и приказал сделать Хэмфри Богарт[122]. Но все же я считаю, что никакого выкупа нам от этого не видать.

— Ничего страшного, слушай! У меня есть новый план, достойный самого Аль Капоне. Мы ждем несколько дней. Потом звоним Благородному Дому Чэнь. Если тут же не получаем денег, то похищаем самого компрадора! Самого Великого Скрягу Чэня!