– Милость вашего величества слишком велика! – воскликнул Гассан, бросившись на колени.

Султан, в знак своей особой благосклонности, дал ему поцеловать свою руку, чего до сих пор он никогда не удостаивал ни одного из сановников.

– Ты сегодня же вступишь в исполнение своих обязанностей, – продолжал султан, – и я желаю, чтобы ты бессменно находился при моей особе. В будущем тебя ждет назначение пашой или великим шейхом, если ты только оправдаешь мои ожидания. Надеюсь иметь в тебе верного и самоотверженного слугу! Кто с радостью готов умереть за принца Юсуфа, тот, надеюсь, всем пожертвует и за своего господина и повелителя. Они все должны бы быть такими, – продолжал султан, указывая на приемную, – и все прикидываются готовыми умереть из преданности и верности ко мне, но боюсь, что если дело дойдет до этого, то ни один из них не пожертвует за меня своей жизнью, как ты хотел пожертвовать ею за принца.

– Я постараюсь оправдать доверие и заслужить благосклонность вашего величества, – отвечал Гассан дрожащим от волнения голосом.

– Я хочу дать тебе новое доказательство своего доверия, удостоив тебя еще одного поручения, – продолжал султан. – Я приказываю тебе арестовать ту пророчицу в доме софта, слова которой ты уже слышал. Но сначала ты должен допытаться, что это за личность. Разузнай хорошенько обо всем и сообщи мне.

– Приказание вашего величества будет в точности исполнено.

– Теперь позови ко мне сюда гофмаршала.

Гассан бросился исполнять приказание султана. Маршал был очень удивлен, что султан дал это поручение бею.

С низким поклоном он вошел в кабинет султана.

– Я только что пожаловал Гассана-бея моим бессменным адъютантом и секретарем, – обратился Абдул-Азис к гофмаршалу, – и потому объяви всем маршалам и камергерам, что Гассан-бей имеет право без доклада входить в мои покои. Это моя воля. Ступайте.

Гофмаршал и Гассан были отпущены.

Новое светило взошло при константинопольском дворе – Гассан-бей стал явным любимцем султана, неоспоримым подтверждением этого обстоятельства служило то, что он мог без доклада входить в покои султана, чем не мог похвастаться ни один сановник.

Гассан невольно улыбался втихомолку, заметив внезапную перемену в отношении к нему у придворных. Все сразу стали почти раболепно ласковы и преданны, и придворные чиновники, которые до сих пор бог знает как высоко задирали перед ним нос, внезапно стали считать за честь осведомиться о его здоровье. Скоро повсюду узнали, что он сделался новым фаворитом.

Нападение укротителя змей на грека произошло во мраке и притом так быстро, что тот насилу пришел в себя, хотя и не потерял присутствия духа.

Лаццаро был уверен, что укротитель змей «обратил внимание» на его спутника и только по ошибке схватил его самого. Все это произошло так быстро и неожиданно, что грек не успел даже защититься. Он попробовал возмутиться, но страшные удары кулаком укротителя змей лишили его речи, затем и чувств.

Когда Лаццаро очнулся, он лежал в стороне от дороги между деревьями.

Уже рассветало. В голове его была такая путаница, что он сначала не мог собраться с мыслями, и прошло немало времени, прежде чем он пришел в себя и припомнил случившееся.

Он с трудом поднялся, старого укротителя змей, который угостил его, вместо принца, ударами кулаков, и след простыл; принц Юсуф тоже давным-давно ушел. Черты лица укротителя змей напоминали ему кого-то, но он не мог вспомнить, на кого тот походил.

Какой удачей казалась встреча с ним и как скверно все окончилось!

Но Лаццаро не заподозрил в дурном умысле старого укротителя змей, а считал, что виновата во всем темнота, царившая вблизи деревьев. Он говорил себе, что старик сам понес убыток, потому что у принца Юсуфа он, без сомнения, нашел бы немало пиастров, теперь же остался без ничего, так как карманы Лаццаро остались нетронутыми. Он нашел в них все свои наличные деньги.

Мало-помалу он оправился от нападения, и хотя голова его болела еще во многих местах, однако его здоровая натура быстро преодолела последствия ночи. Он поклялся при встрече со старым укротителем змей Абунецой примерно наказать его за ошибку. Попробовал встать, чтобы добраться, до ближайшей цистерны. Это оказалось труднее, чем он думал. Грек много раз падал на траву и мох, прежде чем смог твердо держаться на ногах. Затем он дотащился до находящейся близ развалины цистерны и освежил водой голову.

Вода помогла ему, он чувствовал только сильную боль в голове, и в то время как к нему окончательно вернулись силы, он уже начал строить планы на день.

Когда уже совсем рассвело, он отправился в сторону Скутари, чтобы приняться за поиски Реции и Саладина, которых укротитель змей видел на улицах этого предместья.

Между тем ему снова пришла мысль, что черты этого старика кого-то напоминали ему, но не мог вспомнить и продолжал свои поиски Реции. К вечеру он решил, что она, может быть, уже находится в развалинах Кадри, и отправился, туда, чтобы донести обо всем кади или Баба-Мансуру.

Последний давно находился в развалинах, когда Лаццаро был введен в комнату совета.

Грек рассказал ему, что случилось ночью, и услышал от Мансура, что Реции и Саладина не было в развалинах.

– Их видели вчера здесь, в Скутари, – продолжал Лаццаро, – но я не мог еще найти их, я хотел узнать обо всем здесь.

– Твое усердие, которое ты неоднократно оказываешь, побуждает меня предостеречь тебя от дочери старой толковательницы снов. – Пророчица казалась опасной ему после того, как при встрече с султаном она произнесла слова не Мансура, а свои собственные. – Пророчица обвиняла тебя, а ты знаешь, что греки из-за своей дурной славы не могут более рассчитывать на покровительство законов! Хоть ты и слуга принцессы, но твоя высокая покровительница не в состоянии будет защитить тебя, так как обвинение пророчицы слишком тяжко.

Лаццаро давным-давно, как мы знаем, опасался подобной мести Сирры – теперь она наступила.

Черный гном донес на него, и ему предстояла смерть за поджог, если бы кади расследовал обвинение.

– Обвинение Сирры внушено ее местью.

– Я желаю тебе добра, так как я неоднократно замечал твое усердие, потому и предостерегаю тебя! Если пророчица будет допрошена по всей форме, если она потребует выслушать и твое показание перед судьей, то тебе никто уже не сможет помочь!

– Я буду и впредь служить тебе, мудрый и могущественный Баба-Мансур, я буду беспрекословно исполнять каждое твое приказание, дай мне только с твоей великой мудростью совет в этом затруднительном положении!

Мансур хотел воспользоваться положением грека, чтобы убрать с его помощью Сирру из дома софта и доставить ее в развалины, но он не хотел открыто участвовать в этом. Набралось много причин, вызвавших в нем крайнее недоверие к Сирре: внезапное посещение Золотой Маской дома софта, ночное исчезновение «чуда», ее угрозы как соучастницы в тайне и, наконец, ее собственное предсказание, данное султану.