всех, потому что моей работой было вытереть все ванные комнаты. Наемники думали, что заставить меня убирать за ними — хороший способ унизить меня за то, что я новичок. И, может, так и было, если бы я хоть немного заботилась о том, чтобы присоединиться к их банде. Но правда была в том, что я не могла бы и мечтать о лучшей работе.

Когда я брала швабру в руки, это давало мне повод идти куда угодно и делало меня невидимой. Никто никогда не обращал внимания на людей, которые убирали беспорядок — этому я научилась, будучи сборщиком мусора.

В коридоре было темнее, чем в казарме. Электрические фонари светили не так ярко, как на башнях. Они представляли собой металлические нити, закрученные внутри стеклянных колб, и каждая лампочка была прикреплена к стене в клетке из черной проволоки.

У одной в конце коридора явно было короткое замыкание. Испускаемое им свечение было таким слабым, что было бы нечестно называть его светом. Вместо этого лампочка хрипела и угрюмо мерцала на стекле, заливая изношенную бетонную стену бледным, нерешительным блеском.

Маурье приходилось проходить под ней каждый раз, когда она шла в свои покои. Иногда она горела, пока она не пройдет, но иногда она мерцала, как только она вставала рядом. Все шло не так, когда это происходило.

Она стояла и смотрела на свет пятнадцать минут; все утро пыталась вставить новую лампочку. Казалось, она не понимала, что проблема была не в лампочке. И я не собиралась ей говорить.

Я признавала, что мне было немного радостно, когда что-то шло не так, как она хотела. Маурья могла контролировать чистоту бараков и мусор в столовой. Маленькие, простые вещи. Все остальное доставляло ей неприятности.

Живые существа, механические вещи — вещи, которые она не знала и не могла понять. Как линия провода с коротким замыканием или заключенный, который хотел кричать, будто он сел голым задом в десятигаллонную бочку с огненными муравьями. Маурья контролировала бы всех нас, если бы могла. Я не сомневалась, что она сунула бы руку в наши задницы и шевелила бы пальцами, чтобы управлять нашими ртами.

Но я не планировала иметь с ней дело так долго.

Я чувствовала себя довольно хорошо сегодня утром. Последние несколько дней я расслаблялась, не делая ничего более напряженного, чем протирание шваброй полов. Теперь боль в голове и ребрах превратилась в тупую. Я ощущала себя лучше, и я могла думать лучше.

Наверное, из-за мыслей я сделала не такой широкий поворот за угол, как обычно, и врезалась в грудь Джексона.

— Привет, Чарли. Я не ожидал столкнуться с тобой, — сказал он.

Его улыбка говорила об обратном. Он знал, что я просыпалась на два часа раньше всех, и он знал, что первым делом я шла в этот темный мерцающий коридор за шваброй. То, как были изогнуты его губы, больше всего беспокоило, что о чем-то говорило, потому что весь его жилет был в крови.

Он последовал за моей гримасой, туда, где одежда была окрашена в красный цвет.

— О да. Я подстрелил оленя. Только закончил снимать кожу и готов к завтраку. Я собирался немного оттереться, — его рука тяжело упала мне на плечи. — Прогуляйся со мной.

Когда я потянулась к блокноту, который дала мне Маурья, он покачал головой.

— Нет. Никаких оправданий, никаких важных дел — на этот раз никаких побегов чистить ванную. Нам нужно поговорить. Сейчас.

Его тон был достаточно дружелюбен, но не соответствовал предупреждению в его словах. Я чувствовала, что попала в беду.

Джексон повел меня дальше по коридору, к своим покоям. Я видела, как он входил и выходил через дверь, так что я знала, какая комната была его. Но я никогда не видела, что было внутри. И не хотела.

Еще поворот, и его рука крепче обняла меня. Его пальцы скользили, пока не оказались в опасной близости от моей груди. Все, о чем я могла думать, это Уолтер и его предупреждение о том, что эти шлепающиеся вещи меня убьют, если я не научусь их привязывать.

Я завязывала грудь так туго, как только могла, не повреждая ребра. Но даже в самом плоском состоянии любой мужчина, схвативший меня там, ощутил бы две безошибочно узнаваемые шишки. Мне просто повезло, что я попала в ловушку с единственным мужчиной в здании, который не был бы в восторге от этого открытия.

— Мы здесь, — Джексон отпустил меня. Он открыл дверь в свою комнату и вошел, махая мне рукой следовать за ним. — Давай. Это займет всего секунду.

Я вошла — неохотно — и старалась стоять всего в футе от открытой двери.

Покои Джексона были лишь немногим меньше, чем у Маурьи. Тут была раковина, треснувшее настенное зеркало, два ящика с боеприпасами и шкаф. Вместо раскладушки у него была настоящая кровать. Матрас был довольно узкий, и его спальный мешок стоило постирать. Но рама возвышалась на добрых полтора фута над землей, что в этом кишащем змеями уголке земли было единственным, что имело значение.

— Так… что ты думаешь? — крикнул Джексон. Он стоял между открытыми дверцами шкафа. Я не видела его, но слышала, как его одежда падала на пол. К тому времени, когда он наклонился, чтобы проверить меня, он уже был голым сверху. — Что думаешь о моих вещах?

Мне было плевать на его вещи. Но я улыбалась и кивала, надеясь, что в этом было достаточно энтузиазма, чтобы он заткнулся.

Джексон рассмеялся. Он прислонился головой к плоской кромке двери и улыбался мне — так же, как Анна улыбалась, когда я говорила что-то смешное. Мне стало тепло и радостно, когда Анна так мне улыбнулась.

Но с Джексоном это просто казалось… неловким.

— Нет, я не о комнате, — он кивнул на стену позади меня. — Что ты думаешь о моей коллекции?

Я медленно повернулась, и то, что я увидела, заставило мою кровь замереть в жилах.

ГЛАВА 32

— Что думаешь? Круто, да?

Голос Джексона достиг моих ушей и отлетел. Я не знала, что думать. Я не могла думать. Все мое тело было похоже на банку «SuperFizz», которую встряхнули и оставили на улице в жаркий летний день: я слышала, как