— Что мне делать? Семал объясняется мне в страстной любви.

— Не обращай внимания на дурака, — ответил я. Разгадка сна объяснилась.

Совершив свой последний «подвиг» — купание без трусов в St. Margerite, — он уехал в Париж и на вокзале опять стал толкать повозки с багажом. Дальнейшая его судьба такова.

После похищения генерала Кутепова полиция стала арестовывать всех беспаспортных иностранцев. Когда попытались задержать Семала, он подумал, что его хотят похитить, как Кутепова. Вырвавшись из рук полицейских, он бросился бежать. Его поймали и поместили в сумасшедший дом. Года через два после этого я встретил его в Париже, в дальнейшем же потерял из вида.

* * *

Тогда еще, в Clos de Potas, я был занят литературным творчеством. Написал какую-то фантазию под названием «Голубой звук». «Голубой» звук я слышал давно, семи лет, когда меня повели в оперу. Пела Зарудная, ее голос был истинно прекрасен. И это понимали все. Когда же я познакомился с Соней Рудановской, подругой моей сестры Аллы Витальевны, я услышал «голубой» звук в голосе Сони. Зарудная со своим мужем Ипполитом Ивановым жила на Кавказе, а Соня была ее ученицей. Моя сестра, приехав на Кавказ и познакомившись с Соней, «выкрала» ее из-под крыла Зарудной.

Но больше этот звук ни для кого так не звучал, он был «голубым» лишь в моем ощущении его и в моем же воображении был связан с политикой. Каким образом?

«Голубой» звук звучал в общественном устройстве, где основной тон был прекрасен, но он не был глухим, потому что у него было много обертонов, и все они были созвучны и гармоничны к основному низкому тону. Это обозначало социальное устройство, при котором низы были основой, основой покойной и сильной, а высшие классы придавали этому низкому звуку красоту голубого неба.

Фантазия довольно нелепая…

* * *

А еще в Clos de Potas я работал — вышивал крестиком, взяв пример с Марии Дмитриевны. Но только это были не полотенца, а статьи для эмигрантского журнала, издававшегося, кажется, в Шанхае. Рассказывал же я в этих статьях о некоторых происшествиях среди эмигрантов во Франции. В том числе, помнится, статья «Société», которая начиналась словами из известной басни Крылова:

«Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…», а Тёмке, Артемию Дмитриевичу Кандаурову, сто тысяч франков за то, что он свел двух французов, в результате чего один купил у другого громадное имение. Тёмка решил основать «Société», чтобы продолжить свою «сводническую деятельность». «Но дважды счастье не приходит». Пока же Тёмка купил автомобиль, посадил в него жену и любовницу (он был красив и, как тогда говорили, «был очень мил») и повез их в Швейцарию. На это путешествие, считая и автомобиль, он истратил пятьдесят тысяч франков. Поэтому он хотел поправить свои дела и проиграл в рулетку двадцать пять тысяч франков. Осталось совсем мало. На «семейном» совете решено было прокутить остаток в Ницце у Али (шикарный ресторан). Затем Тёмка продал за бесценок свой «Рено», любовница его бросила, и он почил на лаврах. В результате осталось разбитое корыто и жена, которая его не любила…

* * *

В дополнение к этому хочу рассказать о дальнейших похождениях Тёмки, не вошедших в мои статьи. Между прочим, он был сыном какого-то губернатора и происходил из довольно-таки известной дворянской фамилии.

Случилось так, что он с женой Неночкой (Неонилой) приезжал к нам, но не в Clos de Potas, а в Boulouris sur Мег[54]. Во время их пребывания у нас я написал стихи под заглавием «Неночка примерная и Мария скверная», в которых повествовалось, что Неночка примерная встает рано, варит превосходный кофе, потом работает целый день. А Мария скверная ничего не варит, а когда принимается готовить какое-нибудь кушанье, то все сгорает и комната наполняется чадом.

Тёмка, который, как и другие, хохотал над этим произведением, сказал мне наедине:

— Василий Витальевич, а вот ваша Неночка примерная мужа не любит…

А Мария Дмитриевна скверная сказала мне тихонько:

— Она его не любит, он же ее насилует.

Тёмка продолжал говорить мне наедине:

— Неночка меня не любит, потому что она любит мерзавца. Я ей изменяю, понимаю, что я дрянь, но все ж таки я не мерзавец. Вот вы увидите, что она меня бросит, уедет в Париж, будет ночи просиживать над иглой, потому что парижские франтихи не платят так щедро, как в Ницце. А сойдется с мерзавцем, который ей гроша не будет давать.

Он оказался пророком, так и вышло. Тёмка остался на юге. В Boulouris sur Мег на своей прекрасной вилле жил Верстрад, бывший французский консул в Москве. Он иногда бывал у нас. Тёмка знал его дочь по Москве, когда оба были еще детьми. Теперь, с досады на Неночку и еще потому, что он был добрый человек и жалел болезненную дочку Верстрада, и еще потому, что у нее была вилла и Тёмке не надо было организовывать Société, он женился на дочери Верстрада, разведясь с Неночкой. Но новая жена его вскоре умерла, Тёмка запил, и что с ним было дальше, я не знаю.

Тёмка был веселым молодым человеком, изобретательным на всякие шутливые проделки. Например, он часто становился на четвереньки и наступал на нашего котенка Гришу. Но Гриша был храбрым молодым котенком, он тоже наступал и грозно шипел.

Однажды, когда в отсутствии Кандауровых к нам пришел консул Верстад, Гриша принял его так грозно, что пришлось котенка унести в другую комнату.

* * *

Но пока Тёмка и Неночка приезжали к нам в Булюрис и внешне все было хорошо. Между прочим, мы гоняли блюдечко. Бывало интересно. После всяких глупостей о Наполеоне и Распутине, с которых обыкновенно начинают, блюдечко вдруг «сказало»:

— Ты, Черносотенец, пиши историю Малороссии. А Мария остральная больна.

Я спросил:

— Чем больна Мария?

— Сердцем. Люби ее, а то она умрет.

Как-то в один из вечеров я до сеанса спрятал в шкаф модель байдарки длиною в один метр и запер шкаф на ключ, а его положил в карман. На сеансе я спросил:

— Что в шкафу?

— Лодка, — немедленно ответило блюдечко.

Все, кроме меня, удивились: как может поместиться лодка в шкафу. Открыли шкаф и вынули модель байдарки. Это было бы совершенно удивительно, если бы не одно обстоятельство. Модель сделал я, но покрыла тонким полотном и зашила ее Неночка. Маловероятно, но, может быть, это она заставила ответить так блюдечко?

* * *

Я еще посылал в Шанхай свои статьи, хотя они мне ничего не платили. Между прочим, пришел к нам однажды в Булюрис почтенный старик в черном сюртуке, несмотря на жару. Он сказал, что подметает улицы по ночам в Ницце. Сам он был русским эмигрантом, бывшим юристом. Его сын хорошо устроился в Париже, но он с ним поссорился из-за его жены. Он одинок и приехал к нам не просить денег, а отвести душу. При расставании я все-таки дал ему кое-что, как давал и другим, но об этом в Шанхай, конечно, не писал. Печальную же долю старика описал, не называя его.