отчим от нее отрекся, а брат навсегда исчез из ее жизни. И было ей всего шесть месяцев. Грейс заметила пушистые длинные ресницы, которыми все так восхищались, когда она впервые увидела малышку.

Как ресницы у Генри: тоже красивые, тоже длинные.

– Я, пожалуй, поеду, – сказала Грейс.

Наоми осталась в доме с ребенком, Дэвид с Митчеллом проводили гостью до машины, и оба настояли на том, чтобы снова ее обнять.

– Ты так просто от нас не избавишься, – пошутил Дэвид. – Отныне ты всегда будешь рядом. И Генри тоже.

– Пап, – рассмеялся Митчелл. – Грейс, не слушай ты его. Мы будем ждать от тебя вестей. А если не дождемся, то станем безжалостно тебя преследовать. М-да, как-то несмешно получилось. Я вовсе не собирался тебе угрожать, правда.

– А по-моему – смешно, – возразил Дэвид.

Грейс заверила обоих, что скоро подаст весточку, села в машину и включила зажигание. У нее создалось впечатление, будто она и не просидела здесь несколько часов, и стала гадать, сколько сейчас времени.

Вновь выехав на лонг-айлендскую автостраду, Грейс достала телефон и позвонила отцу на мобильный. Он ответил сразу же, голос у него был обеспокоенный.

– У тебя все нормально? – спросил он. – Ты получила мое сообщение?

– Нет, извини. Вы ужинаете?

– Ужинаем. Хоть и не все мы едим. Мы в «Свинячьем раю».

Грейс не могла удержаться от смеха.

– Как ты уговорил Еву пойти в «Свинячий рай»?

– Генри ей сказал, что «свинячий» – это метафора. Так и выразился – «метафора».

– Впечатляет, – сказала Грейс.

– Когда мы сюда пришли и она увидела меню, я заказал ей коктейль «Май Тай». Теперь она не в обиде. А твой сын ест что-то под названием «молочный поросенок». Он и вправду в «Свинячьем раю».

– Можно мне с ним поговорить? – спросила Грейс. Потом попросила заказать домой салат с уткой.

Генри откликнулся восторженным голосом, каким только может говорить двенадцатилетний мальчишка в своем любимом ресторане.

– Ты где? – спросил он.

– Мы возьмем собаку, – ответила Грейс.

Глава двадцать вторая

Первое, что скажут обо мне, когда я выйду из комнаты

Генри хотел умную собаку. Лучше всего – бордер-колли, самую умную из всех, согласно его тщательному исследованию. Но таких в приютах для животных в западном Коннектикуте не нашлось. Вообще, кроме питбулей, чистокровных и с примесью других пород, там мало кто еще был. Себе собаку они нашли в муниципальном приюте Денбери – неясно, какой породы пес, но с паспортом. Это был единственный «не-питбуль» в тот день, когда Грейс и Генри ехали по шоссе 7, готовые (в случае Грейс – окончательно и бесповоротно) стать владельцами собаки. Волею судьбы пес оказался веселым и ласковым однолетком средних размеров с черными и с коричневыми пятнами и забавными «зеркальными» разводами на задней части туловища, очень напоминающими «пятна Роршаха». По дороге домой пес сразу улегся к Генри на колени, глубоко вздохнул и мирно заснул. Генри, убедившись в том, что предполагаемая гениальность пса теперь полностью подтвердилась, решил назвать его Шерлоком.

– Ты уверен? – спросила Грейс с водительского места. – Это же большая ответственность для такой небольшой собаки.

– Он справится, – ответил Генри. – Это же гениальный пес.

Похоже, Шерлок был еще и южанином. Работник приюта, оформлявший бумаги на пса, объяснил, что когда «фабрики смерти» в южных штатах совсем уж переполнялись, то собак и кошек, которых еще можно было куда-то пристроить, отправляли в приюты на северо-востоке. В частности, Шерлок был родом из Теннесси. Наверное, и лаять станет с тамошним гнусавым акцентом.

– Может, остановимся у магазина кормов для животных?

– У нас уже есть собачий корм.

– Знаю, но я хочу для него особую миску. И у Шерлока должен быть именной ошейник. Вот у пса Дэнни, Герхарда, на ошейнике прикреплена его кличка – «Герхард».

Герхард был чистокровным шнауцером, которого круглый год возили по собачьим выставкам. Родители Дэнни (его мать по имени Матильда настояла, чтобы Грейс и Генри называли ее «Тиль», потому что «меня все так зовут») оказались людьми чрезвычайно гостеприимными и, в общем-то, довольно надоедливыми. Однажды вечером Грейс, приехав за Генри, приняла неожиданное приглашение на ужин, в течение которого наслаждалась непрекращавшейся веселой и восторженной болтовней о «кухне» собачьих выставок с подробнейшим описанием приготовлений собак к выходу. Грейс, к своему удивлению, обнаружила, что во время всего ужина смеялась как ненормальная.

И все же теперь она сказала Генри, что они не смогут держаться наравне с Герхардом и его семейством.

– А что это значит? – неподдельно озадаченным тоном спросил Генри.

Грейс ему объяснила.

Просто чудеса какие-то, поразилась Грейс, глянув на сына в зеркало заднего вида и заметив упавшую ему на лицо длинную прядь волос. Когда Генри был совсем маленьким, врач-педиатр сказала, что дети растут как бы внезапно и неожиданно. Встанешь утром, посмотришь на ребенка, а у него уже и ноги длиннее, и голова больше. Так, собственно, и было. И с течением лет у Грейс не раз появлялись причины вспомнить слова того доктора. Тем днем, когда Генри во втором классе раз и навсегда расстался с детством, все произошло именно так! Летом два года назад, когда Грейс отправилась в Грейт-Баррингтон, чтобы купить ему кроссовки. Те оказались ему даже чуть великоваты, но не прошло и недели, как Генри стал жаловаться, что обувь жмет ему пальцы. Потом, когда они уже вместе отправились в магазин, то купили кроссовки на целых два размера больше. И вот теперь это произошло снова, но немного иначе. Пока Грейс занималась другими делами, пока переживала и боролась с обрушившейся на их семью катастрофой, Генри сбросил большую часть своей прежней «детскости». Теперь та уступила место едва заметным признакам отрочества. Ее сын вступил в пору подросткового возраста, когда мальчики, пренебрегавшие стрижкой и личной гигиеной, наконец замечают, что девочки сильно отличаются от них. И выглядел он хорошо. Он выглядел… возможно ли это? Очень хорошо, не сломленным и не подавленным. На самом деле Генри выглядел во всех отношениях нормальным парнем, у которого в школе друзья, а в понедельник утром – контрольная по природоведению. Еще – обязательные репетиции и выступления со школьным оркестром плюс совершенно новое поручение – играть аутфилдером в дальней части поля за бейсбольную команду «Лейквилл Лайонз», спонсором которой выступал не кто иной, как ресторанчик «Смиттиз Пицца», где вечером, как она его называла, «побега» они впервые отведали тамошнее лоснящееся от жира блюдо. Иными словами, не как парнишка, отца которого миллионы людей, пусть и в другом штате, знали как «Дока-убийцу». Или даже (она задумалась