Меня спросили, когда мы официально примем вид воинской части и принесем присягу. Я сказал, что это зависит от общей обстановки, но что сам я думаю, что немедленно следует заготовить рубашки и высокие сапоги, что мы на днях выступим в поход и тогда, во время похода, разобьемся на отделения и взводы, что, может быть, в нашу группу будут откомандированы русские добровольцы, уже находившиеся в легионе, но что командовать отделениями будут, вероятно, лучшие из самих местных крестьян. Официальное же формирование и присяга произойдут позже, в зависимости от разрешений и указаний моего теперешнего легионного начальства, без помощи которого мы не можем встать на ноги, а потому должны с ним считаться.

Такова была обстановка в январе 1944 года, когда совершенно неожиданно наступила катастрофа, стершая без следа все созданное с таким терпением и трудом, в тот самый момент, когда, казалось, открылись подлинные возможности.

После жестоких рождественских морозов сильно потеплело. Потом наступила полная оттепель и сошел весь снег. Размякшая земля обратилась в невероятнейшую грязь, по которой ни телеги, ни тем более автомобили или пушки, уже передвигаться не могли. С Ольшанки сошел весь лед. Находившиеся у нас в тылу большевистские части, пехота и кавалерия, быстрым ударом захватили и уничтожили наши склады бензина и артиллерийских припасов, которые, кстати, наша транспортная колонна все равно не могла уже никуда подвести или перевести. Все пять дивизий оказались в полнейшем глубоком окружении и без всякой возможности использовать свою могущественную артиллерию и ее силу огня.

Шел хороший дождь, еще ухудшавший наше положение, и было градусов 15 тепла! Все это в начале января месяца! Большевики, конечно, не могли упустить такого удачного момента, а потому сделали нашему командованию предложение о сдаче. Это предложение было отвергнуто. Тогда были разбросаны летучки с аэропланов, на немецком, французском и русском языках, где был напечатан план местности с указанием положения наших дивизий и с призывом об индивидуальной сдаче каждого в трехдневный срок. В противном случае все будут перебиты и пленных брать вообще не будут.

Не знаю, много ли людей последовало этому предложению, но главная масса безусловно решила сражаться до конца. Утром 4-го числа мы получили приказ перевести весь наш обоз в село Деренковец, где должна была сосредоточена вся бригада, для составления арьергарда отступающей группы войск. В это время стало сильно холодать, через час-полтора пошел снег, а к вечеру началась самая страшнейшая снежная буря при двадцати градусах мороза. Все теплые вещи были сожжены, никак не предполагая такой перемены погоды. Было 15 гр. тепла, оттепель и распутица, теперь, всего через несколько часов, — самая суровая зимняя вьюга. Тонкие мундиры быстро обращались в ледяные корки, руки костенели. При этих условиях наша колонна двинулась в свой последний путь.

Наша недавно сформированная часть была вооружена только легким оружием: автоматами, винтовками; имелись и ручные гранаты, и только моя немецкая форма указывала на то, что мы принадлежим к немецким войскам. Когда распахивались пиджаки или шинели моих добровольцев, то были видны вышитые на груди Православные Кресты Российского Народного Ополчения, истекавшего кровью, не успев встать на ноги.

Часа два мы шли без особенных инцидентов, когда неожиданно поднявшаяся ракета осветила цепи большевистской пехоты, шедшей прямо на нас. Наша рота бегом пошла в контратаку. Очень скоро все перемешалось, передо мной возникали какие-то тени, ручные гранаты рвались со всех сторон, крики и шум… Я не могу сказать, сколько времени длился этот бой… Все, как в тумане, инстинктивно стараясь держаться группой, мы видели, как таят наши ряды. Уже потом, пробившись из окружения, я увидел, какие огромные потери нам пришлось понести в этом нашем последнем рукопашном бою.

После этого началось наше истребление, путем атак авиации и непрекращающейся артиллерийской бомбардировки, продолжавшейся дольше двух недель.

Еще одним формированием СС, где служили русские (а вместе с ними белорусские и украинские) коллаборационисты, было особое подразделение Войск СС Оскара Дирлевангера. Надо сразу оговориться, что рассказ об этом формировании мы решили поместить в раздел, относящийся к войскам СС, так как приказы, выполняемые людьми Дирлевангера, не всегда имели карательное значение, но также были связаны с боевыми задачами, которые впоследствии и стали их основным родом деятельности. Кроме того, в конце войны соединение Дирлевангера стало полноправной гренадерской дивизией Войск СС (36. Waffen-Grenadier-Division der SS).

Вместе с тем, чтобы не показаться необъективными, отметим, что личный состав этой части принимал участие в уничтожении гражданского населения и сожжении населенных пунктов и заработал самую скверную репутацию. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что многие военнослужащие из этого подразделения, созданного на базе 5-го полка частей СС «Мертвая голова» в Ораниенбурге (концлагерь Заксенхаузен), имели уголовное прошлое (некоторые отбывали наказание за браконьерство), а офицерский состав набирался из тех, кому суд чести за разные проступки и дисциплинарные провинности запретил до конца службы носить знаки различия[723].

Под стать своим подчиненным был сам Дирлевангер (родился в 1895 году), имевший за плечами весьма бурное прошлое. Ветеран Первой мировой войны (лейтенант запаса), комендант бронепоезда добровольческого корпуса из Вюртемберга, доктор экономических наук, но при всем при этом — антисемит, замеченный в сексуальных связях с несовершеннолетними девушками (22 сентября 1934 года он был исключен из рядов Штурмовых отрядов нацистской партии и отбывал двухлетний срок в тюрьме[724]). Если бы не заступничество его однополчанина Готтлоба Бергера, занимавшего высокий пост начальника Главного управления СС, то Дирлевангер, скорее всего, закончил бы свою жизнь в концентрационном лагере.

Однако уголовнику с докторской степенью повезло, и, «искупив вину» перед нацией участием в Гражданской войне в Испании (с сентября 1936 по лето 1939 года Дирлевангер воевал в составе легиона «Кондор»), он в определенной степени реабилитировался, пока вновь не попал в «историю». Уже являясь командиром специальной команды СС, поступившей 1 сентября 1940 года под начало фюрера СС и полиции дистрикта «Люблин» — бригадефюрера СС Одило Глобочника, Дирлевангер на основании фактов был обвинен в коррупции, вымогательстве денег и в сексуальных отношениях с 17-летней еврейкой[725]. Суд СС в Кракове начал против него проводить дознание, но благодаря Бергеру, вмешавшемуся в процесс, дело оказалось на рассмотрении в Главном управлении СС, где, по приказу Гиммлера, оно было отложено до лучших времен. Самого Дирлевангера, засидевшегося в тылу, решили отправить от греха подальше на Восточный фронт, и 22 января 1942 года он, получив предписание, убыл с командой на оккупированную территорию Белоруссии[726].